Юрий Григ - Пусть умрёт

– Что ж, будем надеяться... – ответствовал Секунд.

Не успел он договорить, как внизу снова произошло нечто неожиданное: гладиатор Агриппы споткнулся и упал навзничь. Этим немедленно воспользовался гопломах – мощным ударом он выбил меч из его руки.

Зрители разом выдохнули и замерли.

Секунд бросил взгляд на Агриппу – тот нахмурился.

«А все-таки был прав я – никто не застрахован от превратностей рока!» – подумал Секунд, который и сам не смог скрыть беспокойства.

Положение выглядело отчаянным. Меч лежал в стороне – всего-то в двух шагах, но и это расстояние было как до далекой звезды. Казалось, только чудо могло его спасти. Но то ли кажущаяся лег-кость победы то ли, воистину, вмешательство богов заставило его противников замешкаться. Всего лишь на мгновение.

Но и этого оказалось достаточно.

Время внезапно остановилось. Мир вокруг застыл.

Застыл, как каменное изваяние, нависший над ним с занесенным мечом и заслонивший солнце гопломах, не успев втянуть воздух перед ударом, чтобы после того, как пронзит его тело, выдохнуть громогласно: «В-у-ух»...

Застыл за его спиной и ретиарий, раскручивающий свою коварную сеть; застыла и сама сеть...

Повис неподвижно в воздухе воробей, порхнувший над ареной...

Застыл огромный амфитеатр – тысячи гончаров и пекарей, писарей и солдат, погонщиков мулов и кузнецов, патрициев и плебеев, всадников, знатных дам и гетер; застыл весь люд, пришедший сюда, кто поодиночке, а кто со всеми своими домочадцами и рабами.

Один лишь он, Александр из Коринфа, неуязвимый гладиатор, мог двигаться среди неподвижных изваяний в этом заколдованном мире.

Но он знал – это будет длиться лишь мгновение, то самое, которое отпущено ему для спасения кем-то неизвестным и незримым…

Спина мощно разогнулась, подбросив тело вверх. Одновременно левая рука подхватила с песка меч. Всё вокруг вновь пришло в движение – оттаяли люди и животные, оттаяли растения и ветер, мир наполнился звуками.

Перед глазами промелькнуло лицо изумленного гопломаха, недоумевающего как могло произойти такое: только что лежавший у его ног обезоруженный противник стоял теперь с мечом в руках!

– Берегись! – запоздало прокричал ретиарий.

Молниеносным выпадом Неуязвимый пронзил бронзовую манику гопломаха. Щит выпал, рука беспомощно повисла. Вторым ударом он поразил противника в грудь, и тот, не издав ни звука, рухнул на колени.

Оставался еще ретиарий…

Восемьдесят тысяч зрителей, заворожено наблюдающих за драмой, в едином порыве вскочили со своих мест. Вздох облегчения пронесся по трибунам амфитеатра и следом раздался рев.

– Добей! – водопадом скатывалось с трибун.

Триумф гладиатора мимолетен, как дуновение ветерка в пустыне. Скоротечна и сама жизнь. Стоит выдать себя хоть малейшим признаком трусости, и та же толпа будет так же неистово жаждать твоей смерти, как жаждет крови твоего врага…

Неуязвимый развернулся к опомнившемуся ретиарию и принял удар трезубца. Меч со звоном высек искру; противник отскочил на безопасное расстояние и снова принялся раскручивать над головой свою коварную сеть.

Но он выдохся, этот обреченный ретиарий – из ран сочилась кровь, движения были замедленны...

Зрители не успели осознать, как Неуязвимый очутился за спиной противника – острие меча, готовое совершить смертельный укус, впилось в шею ретиария...

А по трибунам уже катилось – сначала негромко, исподволь, потом мощнее, по мере того, как вливались в этот гул все новые и новые глотки, и, нарастая подобно снежному кому, становясь все громогласней, охватило весь амфитеатр, пока не расшиблось о землю на тысячи осколков:

– Х-o-ок... хабет, хабет, хабет! Иугула! [12] Хок хабет! – Ему конец!

Восемьдесят тысяч взоров, как в фокусе, сошлись на главной ложе…

Император, не отвлекаясь от беседы с государыней, небрежно завел свою правую руку за спину и большим пальцем коснулся шеи за ключицей.

Победитель молниеносно отвел голову несчастного в сторону и сверху вниз вонзил меч.

Закатное солнце над верхней аркадой амфитеатра, пробившись сквозь прямоугольник окна между коринфскими колоннами, одарило несчастного последним лучом и навсегда померкло в его глазах...

– Прости, – выдохнул гладиатор едва слышно ему в ухо.

Он бережно опустил обмякшее тело на горячий песок и огляделся. Мурмиллон не подавал признаков жизни; раненный в грудь обессиленный гопломах лежал в стороне. Большая потеря крови окончательно обессилила его – лицо побледнело, дыхание со свистом вырывалось из воспаленного рта – казалось, он уже смирился со своей судьбой.

Гладиатор приблизился, приподнял отважного воина за плечи и обвел трибуны взором...

И вдруг... О чудо!

– Жизнь! Император дарует ему жизнь!

– Вы поглядите, каков счастливчик!

– Да, да! Чудо! Он был уже в царстве Плутона!

– Gloria magna Caesar! [13] Gloria magna Caesar! – Слава великому Цезарю! (лат.).

– Stantes missi! [14] Stantes missi! – Избавлен от смерти! (лат.). – вскричал распорядитель игр.

– Stantes missi, stantes missi... – покатилось по рядам...

Миновало два тысячелетия...

Вернулась на место крыша ангара, стих клекот стервятников, да и сами они куда-то бесследно исчезли.

Пропал средиземноморский зной, а следом и дневное светило. В воздухе еще витал едва уловимый южный аромат, приготовленной неизвестным гениальным парфюмером из тончайшей смеси цветущего гибискуса, дикорастущей розы и морской волны, сохранившийся каким-то сверхъестественным образам. Но запах был ничтожно слаб и быстро таял. Через четверть часа даже собака вряд ли учуяла бы его.

Луна щедро проливала серебряную лаву на крышу ангара, хлебной булкой вздымающегося из чащи лесочка, сохранившегося каким-то чудом в непосредственной близости от столицы.

Внутри было комфортно – не жарко и не холодно. Установки климат-контроля исправно выполняли свою работу...

В свете прожекторов на рыжей песчаной арене поединок гладиаторов нового времени близился к развязке.

Один из них оказался заметно слабее и был на исходе сил. Он едва успевал отражать удары, отступая к краю арены.

Звенела сталь.

Бесновалась публика на трибунах.

Наконец, обессиленный воин не выдержал бешеного натиска и упал на колени, а его более удачливый сегодня противник, тяжело дыша, навис над ним с занесенным мечом. Запрокинув голову, он устремил свой невидящий взор на зрителей, чьи бледные в свете прожекторов лица казались застывшими белыми масками.

«Жизнь или смерть?» – казалось, вопрошал он.

И вдруг непонятно откуда донесся гул. Сначала он был слаб и еле слышен:

– Хо-о-ок хабет, хабет... Иугула! Иугула!– катились по ангару слова на неизвестном языке. Звук эхом отражался от стен, множился, с каждым мгновением набирая силу, пока не стал исполинским.