Юрий Григ - Пусть умрёт

- Она не продается, – сказал с вызовом Александр, потом с горечью добавил: – Ее не продадут.

- Ты хочешь сказать, что у нас в Империи есть рабыня, которая не продается? Ты либо лишился рассудка, либо плохо знаешь жизнь. Слушай меня: продаются все – продаются рабыни, продаются плебейки, продаются патрицианки, и притом с большим удовольствием. Часто даже без посредников. Продается даже... Нет, жена цезаря, разумеется, вне подозрений! – он возвел палец к небу, и в его голосе прозвучали новые нотки. – Можешь мне поверить как опытному покупателю. Ха-ха! Вопрос только в цене.

- Она не продается, – упрямо повторил Александр.

- Как хочешь. Только запомни: раб навсегда останется рабом. Нельзя дать свободу тому, кто ее не желает брать. Ты когда-нибудь видел, чтобы мышь, взращенная в клетке, сбегала из нее? Нет! Она возвратится обратно, сто;ит дать ей свободу. Она не может жить без клетки... Впрочем, не только мышь. То же и с народом. Люди творят кумиров – не могут не преклоняться кому-нибудь.

Он резко развернулся:

- Однако мы заговорились, гладиатор. И кто же она, эта прекрасная рабыня, завоевавшая любовь такого отважного воина?

- Ее зовут Гера, – ответил Александр.

- Так, так... Уж не та ли это красавица, которая принадлежит твоему господину, гладиатор? – человек, прищурившись, пристально посмотрел на Александра.

На губах его заиграла едва заметная улыбка, и он задумчиво промолвил:

– Та-ак... Ну да! Как же я сразу не догадался. Можешь не отвечать. Это хорошо... Очень кстати, – продолжая бормотать, он стал мерить дворик быстрыми шагами.

Александр не ответил. Он с удивлением посмотрел на не-знакомого господина, не понимая, что хорошего тот нашел в его словах.

- Так ты говоришь, ее зовут Гера?.. Пожалуй, я постараюсь что-нибудь сделать для тебя... – он замялся. – А почему ты решил просить об этом меня? Я повторяю – ты даже не знаешь, кто я такой.

- Я не слепой и вижу, что, судя по всему, ты обладаешь большими возможностями.

Патриций, не подав виду, что ему было приятно это услышать даже от раба, продолжил:

– Хорошо, я помогу тебе. Но при одном условии. Ты тоже должен будешь оказать мне одну услугу.

— Что же я могу сделать для столь могущественного человека?

— Сущие пустяки! Ты всё узнаешь в свое время. Я не думаю, что это будет для тебя что-то необычное. В некотором роде, это связано с твоей профессией.

– Я должен с кем-то сразиться?

– Ты задаешь много вопросов, – нахмурился патриций. – Так что, ты согласен?

– Я сделаю всё, что в моих силах, добрый господин, но мой хозяин...

— Уверяю, это в твоих силах. Ты находишь меня глупым? Не способным понять, что бессмысленно просить совершить то, что находится за пределами возможностей человека?

— Я имел в виду вовсе не это, господин!

- Ладно... С твоим достойным хозяином я знаком и попробую договориться. Я вижу, ты не глуп. Согласись, то, о чем ты просишь, очень и очень непросто исполнить, – покачал он задумчиво головой. – Особенно когда дело касается частных интересов. Иногда легче договориться со всем сенатом об освобождении сотни государственных рабов, чем с одним из них о его собственном. Ведь когда дело заходит о частной собственности, люди становятся очень несговорчивыми. Особенно те, для кого деньги не играют большой роли. А твой хозяин, Аррецин Агриппа, слывет человеком богатым, и ему незачем продавать свою любимую рабыню – ты и сам сказал. Не уверен… быть может, здесь личная привязанность.

При последних словах лицо гладиатора вспыхнуло, что в темноте осталось незамеченным.

– У него нет чувств к ней, господин.

– Я думаю, негоже рабу рассуждать о чувствах своего хозяина, – недовольно проронил незнакомец, но затем примири-тельным тоном добавил: – видимо, сегодня такой день. Хорошо… Если действительно так, то, по правде говоря, это несколько об-легчает задачу. Думаю, смогу с ним договориться, и ты получишь свою возлюбленную. Но не забывай: услуга за услугу!

— Благодарю тебя, господин, я выполню любое твое поручение! – жарко воскликнул Александр с надеждой в голосе.

— Кстати, ты знаешь, почему твоего молодого хозяина здесь в городе прозвали «Liberator» [15] Liberator - освободитель (лат.). ?

— Да, ходит молва, что он не любит, когда побежденного гладиатора убивают.

— Это так. Он больше уважает саму борьбу, состязание, и ни разу не осудил гладиатора на смерть... Помни об этом!

Едва гладиатор, сопровождаемый двумя преторианцами, покинул базилику, из чернильной тьмы между колоннами в круг света вступил укутанный до глаз в темный плащ человек. Тьма не позволяла рассмотреть его лицо.

— Ты всё слышал, – скорее утвердительно, чем вопросительно промолвил Петроний Секунд.

— Да, господин, – ответил его слуга.

— Ты рассмотрел, запомнил его?

— Можешь не сомневаться, господин.

— Будешь тайно сопровождать его, когда я прикажу. Ты сам знаешь, как и что делать. Но он не должен догадаться, что находится под наблюдением...

— Господин мог бы не утруждать себя такими указаниями, – с некоторой обидой проговорил слуга.

— Хорошо... Будешь ждать моего сигнала.

— Это все?

— Не торопись. Кое-что еще...

Он вынул из шкатулки стилос и восковую дощечку. Написав на ней несколько слов, достал две печати, выбрал одну из них, протер резьбу и, нагрев над огнем, поставил оттиск.

- Это должно попасть прямо в руки... Ты знаешь, в чьи, – приказал он, передавая послание слуге.

- Повинуюсь, господин, – ответил тот с поклоном.

- Прекрасно, прекрасно...

Секунд жестом показал, что можно выполнять поручение.

«Как своевременно мальчишка влюбился в эту рабыню, – подумал он, глядя вслед слуге, которого поглотила темнота. – Да! Во имя любви люди готовы совершать подвиги. Надеюсь, мой молодой друг правильно воспримет просьбу. Что сто;ит какая-то рабыня по сравнению с целью, которую мы перед собой поставили! В конце концов, если Агриппа так дорожит девчонкой, можно лишь пообещать ей свободу. А мне, пожалуй, пора заняться не менее важными делами...»

На следующий день в череде праздничных зрелищ был назначен перерыв.

Истекал девятый час этого, казавшегося бесконечно длинным, дня. Префект претория готовился к важной встрече. Еще накануне он испросил у императора аудиенции, на что ему было дано высочайшее соизволение.

Рабы помогали хозяину примерять новую тогу с рукавами из тех, что стали недавно входить в моду, и он долго стоял в своей спальне перед зеркалом из полированной бронзы, которое держал в руках юный раб. Зеркало было тяжелым, и отрок от напряжения выгнулся колесом так, что оно почти лежало на его животе, заслоняя голову, поэтому Секунд видел себя в зеркале только по пояс, а ноги мальчика под овалом казались ему продолжением собственного отражения – они были детскими, и вследствие этого картина получалась смешной. Это раздражало Секунда, и он постоянно одергивал мальчишку.