Джин Сэссон - Майада. Дочь Ирака

Майада вздрогнула. Собравшиеся хихикали вместе с Али, затем стали аплодировать. Постепенно хлопки превратились в громкий одобрительный гул.

Майада с трудом пыталась вдохнуть воздух, глядя на бедного мужчину. В конце концов его обожженные ноги не выдержали, и он упал. Теперь у него заберут детей. Она хотела крикнуть Али аль-Маджиду, чтобы он не делал этого. Да, женщину следовало посадить в тюрьму, но ведь дети ни в чем не виноваты!

Однако Али аль-Маджид был доволен вынесенным вердиктом, и Майада знала, что ей не удастся заставить его переменить решение. Она схватилась за стул, с трудом противясь всепоглощающему желанию вскочить и убежать.

Охранники быстро поднялись на сцену и утащили сопротивляющуюся женщину. Две медсестры отвели раненого мужчину к задней части сцены.

Кошмар, который продлился шесть часов, закончился в три часа дня. Али Хасан аль-Маджид поблагодарил всех, кто пришел, и добавил, что подобные собрания будут проходить ежемесячно.

— Видит Бог, я справедливый человек, и, находясь во главе тайной полиции, я буду рассказывать иракцам о судьбе их родственников.

Майада вымученно улыбнулась и, продираясь через толпу, устремилась к выходу. Как только она подошла к двери, один из помощников Али подбежал к ней и сообщил, что начальник приказал ей остаться, чтобы они могли обсудить результаты собрания.

Майада всегда была честной, но тогда она соврала без запинки:

— Поблагодарите его за любезное приглашение, но я должна вернуться к маленькой дочери. Мы поговорим позже.

Она вылетела из зала, словно ее вывели оттуда силой. Она уносила ноги от Али аль-Маджида, который, очевидно, был психически ненормальным: он приказал казнить единственного сына матери, а затем назначал ей пожизненную пенсию. Майада вела машину быстро, насколько позволяли правила. Оказавшись дома, она рывком стащила платье и ринулась в душ. И хотя она стояла под теплой водой, по спине пробегала ледяная дрожь.

Вернувшись в офис на следующее утро, Майада прошмыгнула мимо Камиля и договорилась о встрече с главным редактором журнала Сухаилом Сами Надиром, чрезвычайно милым и добрым человеком. Майада и Сухаил не были близкими друзьями, но она всегда чувствовала, что он относится к ней с симпатией. Она доверилась ему, откровенно рассказав о том, что испытала на вчерашнем собрании.

— Я больше не могу видеть этого человека, — сказала Майада Сухаилу. — Я не могу о нем писать. Больше я не стану работать журналистом.

Сухаил пристально посмотрел на Майаду. Он сразу с ней согласился, как будто уже обдумывал этот вопрос.

— Послушай меня, — сказал он. — Если хочешь отказаться, Майада, то я тебя поддерживаю. Но ты должна сделать это постепенно. Когда-то и со мной случилось нечто подобное. Я отказался писать статью. И что было дальше? «Мухабарат» на три года засадила меня в тюрьму. Ты можешь опубликовать статью без подписи. Затем, шаг за шагом, ты будешь отходить от политической журналистики. Так будет лучше.

Вдруг Майада поняла, почему Сухаил ведет себя тихо и отстранение. Вот почему он хромает, а его рука свисает под странным углом. Его тело хранило много воспоминаний.

В течение нескольких месяцев ей часто звонили из кабинета Али Хасана аль-Маджида и предлагали осветить то или иное событие. Но у Майады всегда были наготове отговорки: у ее малышки часто случаются обычные для детей простуды и лихорадки, и она не может ее оставить. Звонить стали реже. Майада надеялась, что о ней позабыли.

Тот день, когда проходило собрание, разделил ее жизнь на две половины. Именно тогда она услышала внутренний призыв изменить себя. Майада, роскошная багдадская красавица, которая одевалась по последней моде, стала истово верующей мусульманкой. Она начала носить чадру. Так ей было спокойнее, хотя мать сердито обвиняла ее в том, что она пытается вернуть примитивное прошлое.

После рождения второго ребенка Майада развелась с мужем. Теперь только дети и чтение Корана приносили ей утешение. Все вокруг стало другим.

Громкий стук в дверь камеры в тюрьме Баладият вернул Майаду в настоящее. Дверь открылась. Майада отпрыгнула в сторону, увидев двух крепких надзирателей.

— Выходите! Выходите! Все!

Доктор Саба быстро подбежала к Самаре и, заикаясь, произнесла:

— Эта женщина не может двигаться. Она ранена.

— Выходите! Все!

Зная, что пощады ждать тщетно, доктор Саба и Муна подняли Самару, придерживая ее с боков, так что ее ступни едва касались пола. Другие женщины-тени быстро столпились у двери, и Майада оказалась в толпе.

Главный надзиратель ждал их у выхода из камеры. Это был высокий грузный мужчина с широкой грудью. Он окинул их яростным взглядом и громко заорал:

— Встаньте в ряд! Ровно!

Майада всем телом тряслась от страха.

— Встаньте ровно! — Он посмотрел на каждую из них. — А теперь идите в конец коридора. Быстро!

Женщины-тени стояли так близко, что касались друг друга сзади и спереди — ряд испуганных женщин.

Майада стояла за Рулой, а за ней стояла Иман.

— Вперед!

Они быстро подошли к концу коридора, и их, словно овец, провели через узкую дверь. Когда они оказались внутри, то дружно вздохнули. Странная комната представляла собой пещеру с черными неровными стенами. На полу стояли ведра, контейнеры, доверху наполненные мочой. Человеческие экскременты были навалены огромной кучей.

— Здесь они казнят арестованных! — выкрикнула Самара.

Женщины-тени закричали от страха.

Матери звали своих детей. Те, у кого детей не было, звали матерей.

Вошли еще несколько дюжих охранников. Они стали бить женщин резиновыми дубинками и деревянными палками, чтобы те выстроились у стены.

Несколько сокамерниц Майады закричали:

— Сейчас нас убьют!

Майада готовилась к смерти. Она громко взмолилась:

— Господи, прости меня за все плохое, что я сделала. Пожалуйста, позаботься о моих детях. Сделай так, чтобы они могли бежать из Ирака и жить спокойно.

В воздухе слышались стоны и горестные вопли.

В темноте слабым и тонким голосом запела Самара. Она напевала грустную колыбельную, которой было много сотен лет, изменив слова, чтобы они подходили к этой минуте:

Несколько голосов стали тихо подпевать ей, подхватывая слова. Женщины продолжали петь, когда в комнату вошли еще пять охранников. Они прижимали к бокам винтовки.

— Лицом к стене! — крикнул надзиратель. — Приготовьтесь к смерти!

Сокамерницы стопились в кружок, рыдая и цепляясь друг за друга. Две пожилые женщины упали в обморок.