Джин Сэссон - Майада. Дочь Ирака

Мать Майады предложила правдоподобное объяснение странного поведения Али аль-Маджида. Она решила, что Саддам посоветовал Али открыться Майаде. В противном случае он бы не посмел с такой откровенностью предаваться воспоминаниям. Когда Саддам был бедным каирским студентом, его очаровала добрая слава и интеллигентное поведение Сати аль-Хусри. Саддам видел, что великий человек никогда не отказывал самому жалкому студенту, который задавал ему вопросы, желая углубить свои знания. Восхищение, которое Саддам испытывал к Сати, перенеслось на его дочь и внучек.

Три дня подряд Майада внимательно слушала, вежливо кивала и записывала все, что сказал Али аль-Маджид. Иногда, поднимая глаза от блокнота, она замечала, что он пристально ее разглядывает. Она внимательно смотрела на него в ответ, но вскоре поняла, что его взор направлен не на нее, а на собственный образ на страницах книги. Маниакальное поведение Али пугало и изматывало ее, и Майада была счастлива, когда представила Камилю готовый материал. Редактор радостно заверил ее, что у нее достаточно информации для нескольких статей и даже книги.

После этого карьера Майады пошла в гору. О ней стали говорить, что она способна взять интервью у самых скрытных правительственных чиновников. Успех помог забыть о бессмысленности брака, лишенного любви, и иногда Майада чувствовала себя совершенно счастливой, как будто впереди ее ждало только хорошее.

Через несколько месяцев ей позвонил доктор Сааб, глава управления Али аль-Маджида. Он сказал:

— Завтра у нас состоится демократическое собрание. Али аль-Маджид хочет, чтобы вы присутствовали и написали статью о том, как оно проходило.

Разумеется, Майада согласилась. Она думала, что репортаж станет сенсационным материалом, и сообщила хорошую новость Камилю. Завтра она не пойдет на работу, а отправится в офис Али аль-Маджида.

Когда она ложилась спать, то трепетала от радостного предвкушения, уверенная, что ее карьера развивается в правильном направлении.

Она никогда не бывала на подобных собраниях и потому приехала в старый офис доктора Фадиля без четверти девять.

В Багдаде стоял прекрасный летний день. Майада надела кипенно-белое платье в морском стиле с синей тесьмой, которое мать купила для нее в Лондоне, надушила мочки ушей и запястья духами «Fashion De Leonard». Она ни о чем не волновалась и была на седьмом небе от счастья.

Здание тайной полиции оказалось огромным, но один из помощников Али провел ее в спортивный зал, где проходили собрания. Внутри находился плавательный бассейн и большая сцена, на которой стоял длинный стол, множество стульев, а также два микрофона. На сцену смотрели ровные ряды кресел.

Майаду провели в первый ряд. Она пришла первой и потому стала разглядывать людей, которые вслед за ней входили в зал. Почему-то в голове у нее звучал хит группы «Mamas and Papas» «Monday, Monday».

Вскоре зал заполнился людьми, и когда в него вошел Али аль-Маджид, сопровождаемый охранниками, все замолчали. Позади него следовала группа других высокопоставленных чиновников.

Али оглядел комнату и увидел Майаду, которая сидела в передних рядах. Он кивнул ей и улыбнулся, а затем встал перед микрофоном. Али произнес короткую речь, известив присутствующих о нововведениях в управлении безопасности. С тех пор как он занял место доктора Фадиля, произошли большие изменения. Али объяснил, что теперь в управлении воцарится демократия и лидер Саддам Хусейн, да спасет его Аллах, полностью поддерживает эту инициативу.

Все заулыбались и поспешно зааплодировали.

Когда аплодисменты смолкли, Али аль-Маджид продолжил речь, сказав, что решил приберечь самое важное напоследок. Впервые за время выступления его лицо стало печальным и суровым.

— Раньше, до того, как я стал работать в управлении безопасности, преступники в нашей стране просто исчезали. Их сажали в тюрьму или даже казнили, но родственники не знали, где они находятся, как долго будут отбывать наказание за свое преступление… и живы ли они вообще. Это неправильно. И, видит Бог, я изменю этот порядок. Начиная с настоящего момента, когда преступника арестовывают, предъявляют ему обвинение или выносят приговор, семью будут извещать об этом. Возможно, родственники решат отречься от злоумышленника, но это будет их выбор.

Майада беспокойно огляделась по сторонам. Многие люди, сидящие в зале, нервно ерзали на своих местах. Было сложно поверить, что Али аль-Маджид говорит откровенно, очевидно, не понимая, что критика в адрес коллег может вызвать скандал. Подобная открытость была табу для партии баасистов, даже для родственников Саддама, и в особенности на публичном собрании. Происходило нечто необычайное. Поэтому Майада перестала писать, включила диктофон и стала внимательно слушать. У нее сильно билось сердце.

Али аль-Маджид продолжил:

— Я хочу, чтобы родственники всех преступников знали, что случилось с дорогими их сердцу людьми. Видит Бог, по-другому быть не должно. — Он посмотрел в заднюю часть сцены и выкрикнул имя некоего человека. К сцене подошел высокий худой мужчина с редеющими волосами и тонкими чертами лица. Он встал перед микрофоном и сказал:

— Моего единственного сына арестовали шесть месяцев назад. Я не знаю, где он находится. Вот его имя. — Он подошел к Али аль-Маджиду и протянул ему листок. Тот секунду смотрел на него, затем сжал в кулаке и быстро зашелестел бумагами, которые передал ему помощник. Затем он достал из маленькой коробки диктофон и сказал:

— Да. Вашего сына обвинили в государственной измене и казнили. Местонахождение могилы неизвестно. Вот запись признания. Идите домой и послушайте, чтобы вам не пришло в голову оплакивать смерть предателя.

Бедный отец в изумлении отступил назад. Ему удалось устоять на ногах, но он коснулся плеча Али и выкрикнул:

— Мой сын мертв? Мой сын мертв?

Двое охранников выбежали на сцену и подхватили его, прежде чем он без сил рухнул на пол. Его увели, и Майада видела, как он вцепился в кассету, словно это было драгоценное тело погибшего сына.

Майада не могла отвести глаз от лица Али аль-Маджида. Он нелепо улыбался, а затем с убеждением закричал:

— Хорошо, что отец знает, что его сын предатель. Да! Может, он совершил ошибку, воспитывая его. Теперь он будет осмотрительнее с дочерьми.

Майада опустила глаза и уставилась на свои ноги.

Али аль-Маджид по очереди выкрикивал имена полных надежд родственников, которые пришли на собрание, веря, что уведут домой давно пропавших без вести близких людей и устроят пир по поводу их возвращения. Они по одному взбирались на сцену, и Майада понимала, что никто не услышит хороших новостей. Ей казалось, она слышит лязг цепи, протянутой на сцене, соединившей иракцев ужасным горем: ведь все они узнавали о том, что родных постигла печальная судьба.