Сергей Ведерников - Пятицарствие Авесты

Прошло два с половиной года; он ушёл в отпуск со службы и решил восстановить ту справку, дававшуюся при сдаче паспорта. Поскольку за ней нужно было обратиться в военкомат, он оделся в военную форму, но, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, накинул на себя плащ, застегнув его наглухо до самого верха, а бескозырку уложил в маленький кожаный чемоданчик, с каким и отправился на теплоход, курсировавший в то время по реке. Прямой дороги между центром района, где он жил, и центром района, где учился и призывался на службу, не было, хотя расстояние между ними составляло чуть больше пятидесяти километров; когда замерзала речка, то приходилось добираться домой или на учёбу через областной город, что было в четыре раза дальше.

Купив билет на теплоход, Виктор ждал его прибытия, сидя на скамейке в здании пристани, когда рядом подсела пожилая женщина, заведшая ничего не значащий разговор, от которого он не решился отказаться, не желая обидеть попутчицу, позднее признавшуюся в том, что из доверия завязала с ним знакомство, опасаясь дорожных неприятностей. Теплоход наконец прибыл, и они разместились в каютах третьего класса — так назывались обширные кубрики под палубой с жёсткими сиденьями типа «рундуков», как на плавбазе, к которой швартовалась иногда их подводная лодка. Это судно было самым настоящим теплоходом — с буфетом, рестораном и всем остальным, а не теми пассажирскими судами, появившимися позднее и имевшими названия «Ракеты» и «Кометы»; поездка на нём больше походила на отдых, речной круиз; к сожалению, все эти теплоходы куда-то исчезли, как практически исчез и грузовой речной транспорт. Виктор сходил в буфет, на переборке которого висела местная стенгазета, посвящённая Дню Военно-морского флота. Он вспомнил про свой праздник в предстоящее воскресенье и, решив отметить его заранее, купил сто граммов коньяка, который никогда не пил раньше. Выпив, вдруг поперхнулся от неожиданной его крепости, поскольку думал, что это какое-то вино, не столь крепкое, как водка. Возвратившись в кубрик, он сел на прежнее место, заметив, что следом вошла и устроилась на соседней скамье молодая девушка; вместе с ней в сердце Виктора вошла непонятная тревога. Поблизости расположились четверо курсантов речного училища, одетые в одежды, похожие на его форму, и он забеспокоился, что они опередят его и раньше заведут разговор с незнакомкой, но те не обращали на неё внимания, очевидно, она казалась им старше, чем нужно. Словно оправдываясь, Виктор сказал попутчице, что в помещении душно и снял плащ.

Окружающие отреагировали на это с явным удивлением, ему же было приятно это удивление, дававшее большую уверенность для знакомства с хорошенькой соседкой.

Впрочем, его волнения были напрасны: разговор сложился как-то сам собой. Она вела себя дружелюбно, доброжелательно, не кривлялась и не жеманничала, и ночь в пути прошла почти незаметно; к утру они уже дремали, сидя на лавке, прижавшись друг к другу и прислонившись головами. Теплоход между тем, прибыл на нужную им пристань.

Оказалось, что его новая знакомая тоже добиралась в Ильинск, но до него ещё надо было ехать автобусом, а он должен был прийти часа через два. Погода выдалась отличная: было жаркое утро, Виктору было легко и свободно, он не чувствовал ни стеснения, ни смущения в присутствии Юли — так звали его знакомую, — и было похоже, что у неё такое же настроение, дававшее им возможность шутить и смеяться, обмениваясь безобидными колкостями. Он поцеловал её и отпрянул вдруг, словно опасаясь, что она ударит его в ответ, но ничего не случилось: она улыбалась всё так же весело, но немного смущённо, а спустя некоторое время сказала смеясь:

— Однажды парень, с которым я встречалась когда-то, сказал: «Посмотри, какая луна!» — и поцеловал меня, воспользовавшись моментом. Я ударила его поленом, взяв его с поленницы, около которой мы стояли.

Подошёл автобус, желающих уехать было очень много, и получилось так, что Виктор, постаравшись пропустить Юлию и других пассажиров вперёд, оказался последним и стоял на ступеньках автобуса около двери. Ему было совсем не безразлично, где находится его попутчица; однако вскоре она почти со скандалом протиснулась к нему, став рядом, и так стояли они в тесноте автобуса, прижатые друг к другу.

— Вон тот мужик — он и сейчас ещё смотрит — уставился на меня и в глаза заглядывает, — сказала Юля.

Виктор, поймав взгляд мужчины, с угрозой посмотрел на него — тот отвернулся и больше не смотрел в их сторону.

Они благополучно приехали в Ильинск. Виктор сходил в военкомат, для чего ему пришлось достать из чемоданчика бескозырку, несколько помятую, но и с этим он быстро справился, а увидев его в полной форме, Юлия сказала:

— Только теперь я поверила, что ты служишь.

— Да, вот… Уже два с половиной года. Хотя осталось полгода службы, но немного обидно… Брат только что ушёл на службу, будет служить два года, а я три.

Потом они долго гуляли по городу, и Виктор даже заметил несколько знакомых лиц, а проходя мимо загса он в шутку сказал ей:

— Пойдём распишемся?

— Нас не распишут, — отвечала она.

— Мы скажем, что нам больше нельзя ждать.

— Пошли, — отвечала она.

«Господи! — думал он сейчас. — Ну почему я не пошёл тогда туда, куда сам звал?» — понимая между тем, что это всё равно ничего бы не дало: они даже не были прописаны в том районе. Он проводил её до автобуса, на котором она уехала в село, где жили её родители, а сам отправился обратно на таком же теплоходе, и этой же ночью целовался уже с другой попутчицей. Их переписка была вялой, почти необязательной, а через полгода после этой встречи Виктор демобилизовался, отслужив свои три года, а заодно побывав в очередном отпуске.

Возвращаясь домой из Петропавловска-Камчатского, он увидел в аэропорту Свердловска схему воздушных сообщений края, обратил внимание на город в Тюменской области и решил, что поедет туда; и у него были на это свои причины. Он поехал туда после Нового года, в январе, и был благодарен матери, снабдившей его валенками, поскольку в ботинках, в какие он был одет, там было невозможно выжить.

Испытав пятидесятиградусные морозы, полярную ночь и «чёрную пургу», Виктор взял летом отпуск с намерением поступить в Политехнический институт в Загорске, и в конце июля прилетел в Москву, где в аэропорту прибытия долго ходил по скверу, ошеломлённый запахом зелени, лета, солнцем средней полосы России и небом, знакомым ему с детства.

Через сутки он был в Ильинске, приехав, как и сейчас, на такси; Юлия не сразу узнала его, но уже вечером натянутость в их отношениях исчезла, все было как тогда, год назад, на том теплоходе, где они познакомились. Юля училась в Ленинградском педагогическом институте на третьем курсе и летом проходила практику в детском доме Ильинска, а Виктор, устроившись в гостиницу, готовился к экзаменам в институт. Дорога туда и обратно занимала четыре часа, и в любом случае, даже при сдаче экзамена, он успевал к вечеру вернуться назад в гостиницу. Это были незабываемые дни: самые светлые и беззаботные, как ему сейчас казалось, в его жизни. Он или готовился к экзаменам, или ездил сдавать экзамены, а она была занята работой; но случалось, что даже днем они были вместе, устраивая игру с ее подопечными по поиску клада, в качестве которого использовались сладости, купленные им и спрятанные заранее, или все вместе ходили на пляж купаться и загорать. Зато все ночи напролет они были неразлучны, гуляя по городу или в его окрестностях, и, несмотря на то что они оба были чужими здесь, случилось только две незначительные стычки с местными ребятами. Их отношения не заходили дальше взаимных поцелуев, и в этом Виктор всю последующую жизнь казнил себя, поскольку понимал потом, что инициатором последующих событий должен был быть он, тем более что Юля неоднократно явно давала понять их возможность. Однажды он уезжал на экзамен, и вместе с Юлей его пришли провожать несколько её воспитанниц, теснившихся у входа в автобус при посадке и желающих ему «ни пуха, ни пера», а из уст Юли прозвучала шутливая угроза, что если он не сдаст экзамен, то она сделает с ним то, чего даже сама боится. Сейчас он думал, что был дурак дураком, не решившись настоять на близости, несмотря на столь явные намеки; но и она, делая их, брала на себя какую-то ответственность, давая повод надеяться на встречные действия; когда однажды Виктор решился расстегнуть её кофточку и коснуться её груди, а она заплакала, он растерялся, испугавшись, что глубоко обидел её, и тут же решил уйти, но она вдруг повисла на его шее, успокаивая и уговаривая не придавать значения её слезам. Он не знал, вызваны ли были эти слезы долгим ожиданием его действий или необычностью, новизной её ощущений, но то, что она ждала, желала близости, сейчас он знал точно; другое дело, что, так же как и он, не могла решиться на это.