Игорь Шенфельд - Исход

— Вот! — спустил штаны Алихан Бусурманов и продемонстрировал доктору большую красную экзему на одной из ягодиц, имеющую контуры СССР. «Раньше, до взрывов, этой карты у меня там не было! — сообщил доктору Бусурманов, — вот, жена моя не даст соврать: мы двадцать лет с ней уже знакомы в подробностях». После чего Бусурманов-старший предложил доктору сфотографировать эту экзему на цветную фотопленку и послать изображение в Америку президенту Трумену с описанием причин ее грозного происхождения, а именно: что это от советских атомных бомб такие эмблемы возникают. «Этот фотоснимок будет личным вкладом нашей семьи в дело борьбы за мир! Я считаю своим патриотическим долгом участвовать в холодной войне лично!», — заявил доктору Алихан Бусурманов.

— Смотрите, смотрите хорошенько, — настаивал он, — это же не случайное пятно! Смотрите внимательно: родимчик как раз на месте Москвы! Это — как будто намек свыше! Американцы должны видеть и трепетать! Или хотя бы задуматься, к чему может привести Америку гонка вооружений.

Затрепетал, однако, для начала сам доктор, пришедший к выводу, что методы исследований радиационных биоповреждений следует расширить с привлечением психиатров. И в этот момент в дверях снова возник Айсарчик с банкой и спросил у доктора как измеряют температуру кошкам: через подмышку как людям, или через рот как иностранцам, или через жопу как больным телятам? Он был очень начитанным мальчиком, этот Айсар Бусурманов — весь в своего отца — регулярного подписчика таких авторитетных журналов, как «Знание — сила», «Здоровье» и «Крокодил».

Черномор-Аскаридис закричал, что он кошкам температуру не измерял, не измеряет и измерять не собирается! Тогда Айсарчик сообщил ученому, что их черного кота зовут на самом деле не Мурзик, а Медик-Педик-Сучкин-Трясучкин-Сручкин-Бородучкин. Это было уже через край. Этого хамства чувствительный Черномор не выдержал: белой пулей вылетел он во двор, забрался в грязный «газик» с солдатом за рулем, с треском захлопнул за собой дверцу и приказал срочно ехать в город, к психиатру. Раздосадованный Алихан Алиханович Бусурманов, заправив невостребованную карту Советского Союза обратно в штаны, выдал Айсарчику заслуженную оплеуху, а тот, со своей стороны, из решительного протеста вылил весь свой — тоже теперь уже оставшийся невостребованным — анализ на голову мирно спавшему Мурзику, который оказался, таким образом, «стрелочником» во всей этой научно-исследовательской истории.

Но как бы ни забавлял научный доктор Аскаридис местное население своими научными приключениями, все понимали и чувствовали: и Аристарх Христофорович Скаридис, и прочие озабоченные медики и специалисты, зачастившие в село с осмотрами и измерениями, есть посланники больших перемен. Синие гонадии председателя Рукавишникова сделали свое дело. «Процесс пошел», — как будут говорить в конце века.

А процесс пошел потому, что на уровне государства, которое, как известно, существует для человека и ради человека, до правителей начало доходить, что с ситуацией вокруг полигона надо что-то делать. Тем более, что самый первый интерес военных был к тому времени удовлетворен: атомная бомба функционировала, так что врага (в конце века его будут называть «наши американские партнеры») можно было покуда не слишком бояться. Теперь можно было в более спокойной обстановке заняться побочными эффектами — в том числе эффектами глобального биологического воздействия атомных взрывов на окружающую природу и на человека. Побочные эффекты — это вовсе не те эффекты, которые всем побоку. Советский человек, например, своей родной коммунистической партии никогда не был побоку. Партия всегда была рядом с советским человеком. Парторг Авдеев на общих собраниях не уставал твердить: «Какая бы не стряслась беда с нашим советским человеком — достаточно только оглянуться, товарищи: наша родная Коммунистическая Партия всегда где-нибудь да рядом!». Вот и сейчас, поняв, что испытатели наворотили кучу побочных эффектов вокруг атомного полигона, Партия приняла решение подставить людям свое авторитетное плечо. Это решение подпитывалось еще и опасением, как бы «бессовестная гонадная клоунада» Рукавишникова не наделала международного шума. В частности, Партия испугалась, как бы цветные снимки из истории болезни председателя злополучного колхоза не попали на «Голос Америки», и на «Радио Свободы», и Запад не развизжался бы о том, что в СССР испытывают атомные бомбы на собственном народе. Эта наглая ложь западной пропаганды могла бы бросить серьезную тень на колыбель социализма в глазах замученных колониализмом народов Азии, Африки и латинской Америки, как раз разбивающих оковы рабства и ищущих свой собственный путь в историческое будущее. Образец могучего и справедливого Советского Союза должен был служить им при этом незапятнанным ориентиром. А неправильно интерпретированные злобной пропагандой изображения синих гонадий Рукавишникова могли, безусловно, эти ориентиры сильно запятнать. Требовалось эту опасность блокировать. Но даже и без этого, даже если наплевать на Африку и Латинскую Америку с их изначальной, пост-колониальной коммунистической ориентацией: в партийных рядах росла обоснованная тревога за здоровье собственного народа-кормильца. Партия в результате многосторонних дискуссий пришла к стратегически важному для себя и объективно совершенно верному выводу: в случае неблагоприятного экологически-демографического исхода атомных испытаний и существенной утраты своего народонаселения, никакие братские пролетарии Гондураса и Верхней Вольты советских коммунистов кормить не станут. Свой народ все же важен, и заботиться о нем — следует. Этот вывод еще раз продемонстрировал всему миру, и собственным пессимистам в том числе мудрость Партии.

И вот, с высот этой мудрости Партия приказала немедленно найти решение: как по конкретному хозяйству «Степное» с его конкретным председателем Рукавишниковым, так и по всем другим населенным пунктам, прилежащим к полигону.

В первую очередь местным партийным организациям хотелось бы, разумеется, начать поиск решений с погружения голодных клыков в плоть Ивана Рукавишникова. Потому что Рукавишников для райкома стал жгучим бревном в глазу. Ну-ка, ситуация: руководитель, утративший доверие Партии, остается председателем колхоза только потому, что какие-то там рядовые колхозники во главе с бабкой-самогонщицей его не пожелали переизбрать! Каково!? Виданное ли это дело? «Да, дисциплинка-то в стране баальшую слабинку дала после Иосифа Виссарионовича», — качали головами номенклатурные работники периферийного замеса, не проговаривая всего этого — упаси Боже! — вслух. (Потому что и Никита Сергеич, возглавивший партийные колонны страны после Сталина, был тоже мужик с норовом: на нары — не на нары, как при Иосифе, а оформить пинком под зад с теплого ковра да за полярный круг кукурузу сеять — это он мог организовать запросто, одним телефонным звонком!). «Молчание золото» — мудрость вечная, и лучше советских партийцев никто еще ее не познал в истории мировых иерархий…