Андрей Бабиков - Оранжерея

Берегите себя, Мария, и не расстраивайтесь из-за одного провала. Вам попросту попался слишком взыскательный зритель.

Baш MN.

Было сырое мартовское утро с пронзительно-свежей подоплекой. Пахло талыми льдами и печ­ным чадом. Ветер ни с того ни с сего вдруг при­нимался грубо наклонять деревья и трепать кусты измученной, исхлестанной рощи, доверчиво сбе­гавшей с Градского холма к самой набережной. Старый Город с ералашем крыш и преизбытком углов, теснящих узкие улицы, остался позади — пустой, оцепенелый, настороженный, как будто взятый в осаду кипевшей со всех сторон рекой. Над ее возмущенной поверхностью носились кло­чья тумана, а вдоль покатой улицы, по которой шел Марк Нечет с тяжелым чемоданом в руках и легкой болью в висках, обгоняя его, шурша изо­дранным крылом, как подбитая ворона, волочил­ся смятый газетный лист, на перекрестке вздумавший было подняться в воздух, но только закружив­шийся по спирали низко над вымощенной камнем мостовой в облачке склонного к левитации посто­роннего мелкого сора: окурков, опилок, оберток

На Южном причале негде было яблоку упасть. Полиция с трудом удерживала толпу, ломившую­ся к запертой на засов калитке перед трапом. Этот узкий дебаркадер, вновь начавший принимать ко­рабли после того, как река затопила Городскую пристань, был знаменит тем, что именно к нему в 1935 году пришвартовал свою яхту герцог Йорк­ский, будущий король Великобритании Георг VI, тот самый Георг, который в официальной речи во Дворце перед собранием островных нобилей и адмиралов, мучительно заикаясь и потрясая в воздухе сухопарой дланью, заявил, что «Англия никогда не оставит княжество Каскада в трудную годину (the t-time of t-trouble)». Теперь, опасно кре­нясь под боковым ветром и отчаянно работая вин­тами, к этому причалу подходил старый обшар­панный «Шибеник» — небольшой пакетбот, кур­сирующий между Запредельском и Одессой.

Зайдя под навес, Марк принялся шарить глаза­ми в толпе, ища Максима Штерна. Его обступали испуганные, усталые, незнакомые и какие-то оди­чавшие люди, с раннего утра дежурившие под до­ждем перед закрытыми воротами пристани, лелея призрачную надежду попасть на корабль и бежать с островов.

— Посадка только по билетам. Всех прочих прошу освободить проход! — надсаживался в ру­пор портовый офицер, взобравшись на чей-то сун­дук — Повторяю...

Это был как бы солист в смешанном хоре, всту­павший через равные промежутки со своей суровой и однообразной партией: уверенный драмати­ческий баритон, при исполнении. Остальные голо­са, как в финале оперы «Борис Годунов», сливались в один тревожный гул, из которого можно было уловить лишь отдельные фразы:

— Дорогу, дорогу, господа! У меня пропуск

— ...А я вам объясняю: все суда идут по рас­писанию. Нет, только два направления: Одесса и Севастополь. Не знаю. Да, можете сойти в Нижнесальске. Не знаю. Он не резиновый. Это меня не касается.

— ...Освободить проход! Повторяю...

— Нет, следующий корабль берет на борт толь­ко граждан Франции. Вы француз? Что значит, как посмотреть?

— ...Хотя бы до Херсона, а там поездом...

— Как ты мог забыть мою новую виолончель? Нет, папа, ты мне скажи: как ты мог...

— Егор! Е-гор! Где же тебя носит, бездельник, иди скорей!

— Эх, эх, конец Запредельску. Я говорю: это конец.

— Оставьте меня в покое, я ничего не знаю! Я здесь присутствую как частное лицо!

— Эй, полегче! Смотри, куда прешь!

— ...Нет, папа, ты мне скажи...

— Слыхали? Ночью река смыла Нижнесальскую плотину! Осталось несколько опор и боль­ше ни-че-го! Вот вам и развязка. Как слухи? Ни­чего не слухи: газеты читать надо.

— ...Хрусталь, фамильное серебро, картины, бесценная библиотека, винный погреб, севрский фарфор, дамасские кинжалы...

— Я не знаю, когда начнут летать аэропланы. И никто не знает. Взлетная полоса затоплена, там впору начинать навигацию... Что? Конечно мож­но. Воля ваша: если вы сыщете частный катер, мо­жете плыть, куда вам заблагорассудится, хоть на Сардинию...

— … Я к Всеволожскому — не принимает; я к Яковлеву — нету дома; я к Малиновскому — этот сидит в портшезе: в руках бутылка рому, у ног борзая. В шубе на голое тело. Один в пустом до­ме. А, кричит, Иван! Входи! Зажжем огни, нальем бокалы... Словом, белая горячка.

— ...Сибирские меха, китайские сервизы, пер­сидские ковры...

— Да, у меня есть билет. Вот.

— Но здесь указан завтрашний рейс, суда­рыня.

— Вы спросили билет, я вам его предъявила. Я не могу ждать до завтра, я всю ночь не спала!

— Простите, сударыня, то, как вы провели ночь, меня не касается.

— Но я требую! Мой муж...

— Освободите проход! Всех, у кого нет биле­тов, прошу расступиться!

С другой стороны дебаркадера, у здания судо­вой конторы, длинная вереница горожан мокла под мелким дождем, с иррациональным упорством осаждая окошко билетной кассы, наглухо закрытое со вчерашнего утра, поскольку билеты на все рейсы были давно распроданы. Оттуда тоже доносились возгласы и протесты. Там гибко шныряли ушлые скупщики с бегающими глазками, алчным шепотом предлагающие за баснословные деньги «устроить местечко».

Продолжая высматривать Штерна, Марк ото­шел немного назад, ко входу, и поставил свой че­модан на деревянную ступень. Он помог какой-то старухе в фиолетовой шляпке, с лицом, мокрым от слез и дождя, втащить на помост невероятных раз­меров кожаный баул. Затем он раскланялся со зна­комой парой. Затем, приняв его отчего-то за служа­щего, его долго пытала вопросами почтенная дама в шубе, с черными нарисованными бровями на бе­лом лице, державшая на руках крошечного шпица с розовым зевом. «Какая погода в Крыму? Есть ли в Ялте отделение такого-то банка? Какова доплата за каюту первого класса? Как фамилия капитана „Шибеника", часом не Розанов? Почему до сих пор не объявляли следующий рейс?» Насилу от нее отвя­завшись, Марк решил уже было влезть на перила ограждения, чтобы углядеть Штерна в толпе, но тут наконец из-за черных спин и плеч, как луна из-за туч, выглянуло его желтоватое от усталости лицо. Жестом римского полководца вздев руку кверху, спотыкаясь о чужой багаж, он мужественно про­тискивался к Марку.

— Потерял в толчее шляпу, — с поддельной веселостью вскричал он, при этом жалко улыба­ясь и протягивая Марку дрожащую руку в перчат­ке. — Зато мне уже удалось запихнуть все семей­ство с тюками и мешками в каюту. Уф! Это было нелегко... Одна надежда теперь, что эта старая ло­хань доплывет до Крыма!

— Не хочу тебя огорчать, друже, — сказал Марк, улыбаясь и пожимая его маленькую руку, — но это ржавое корыто точно не доплывет до Кры­ма, поскольку оно следует в Одессу.

— Одессу? При чем тут Одесса? Погоди, ты шутишь?

— Ничуть.