Александр Григоренко - Мэбэт

— Я скучаю по тебе Ядне. Ради тебя я здесь. Знаешь, что ты держишь?

Она не дала договорить:

— Ты помнишь наших детей?

— Помню.

— Всех?

— Всех. Почти всех…

— Помнишь, как хоронил их в дуплах?

— Помню.

— Ты ведь совсем не страдал, когда хоронил их в дуплах…

Мэбэт не мог ответить сразу:

— Не отвечай, — сказала Ядне. — Я знаю, что ты не страдал.

Голос ее становился холодным.

— А ты помнишь, как подставил меня приманкой под твои же стрелы?

— Ты просила сама.

— Да, просила… — слеза блеснула на ее бледной щеке. Резким движением Ядне убила слезу.

— Ты исполняешь все, о чем просит женщина?

Она замолчала ненадолго. Мэбэт ждал, понимая, что здесь, на Тропе, он должен вытерпеть все.

— Не отвечай, не надо, — продолжала жена. — А ведь я помню, как ты обнимал меня. Это было так редко, что каждый раз — я помню. Твоя ласка появлялась лишь тогда, когда ты хотел унять мое беспокойство. Оно мешало тебе, раздражало тебя. Так успокаивают оленя, прежде чем воткнуть ему нож в сердце.

— Ядне…

— Хочешь успокоить женщину — прижми ее к себе. Хочешь успокоить собаку — ударь ее палкой. Но ведь ты даже не бил меня, как это делают все мужья в тайге!

Она вскочила и разразилась хохотом дерзким и мстительным.

— Ты никогда не любил меня. Никогда.

— Не любил. Я никого не любил. Но я тебя берег.

Ядне становилась все злей.

— А помнишь Хадко? Права была твоя невестка — он оказался сильнее тебя. Он тебя не боялся.

Мэбэт вновь попытался встать — Ядне отскочила, будто страшилась быть рядом с ним.

— Послушай, моя жена, послушай, — он пытался говорить как можно спокойнее. — То, что ты держишь в руках — это восемь лет подаренной мне жизни. Я не знаю, дух ты, видение, или живая, но верь мне: я пронесу их через все испытания и вернусь к тебе. Восемь лет это очень много и мы проживем их совсем не так, как раньше. Я больше не любимец божий, я вернусь человеком, как все люди и радости людей будут радовать меня, печаль людей будет мне печальна. Я верну все долги…

Нетвердыми ногами Мэбэт сделал первые два шага. Ядне вновь отбежала и крикнула как-то совсем по чужому.

— Долги? Чем же, интересно знать, вернешь мне только один долг из множества?

— Какой долг?

— Ты отрезал мне голову! — пронзительно взвизгнула Ядне…

Но то была уже не жена Мэбэта. Вместо нее возник столб снежного смерча, из которого вылетела совсем другая женщина — Одноглазая Ведьма. Она носилась над головой Мэбэта и режущим хохотом кричала ему проклятья, заглушая лай Войпеля.

— Ты отрезал мою голову ножом… Ты забавлялся моей головой… Ты сделал ее посмешищем дурака… Пнул ее ногой… Чем заплатишь за это? Чем?

Она потрясала связкой. Мэбэт взял пальму.

— Будешь охотиться на меня, любимчик божий? Где твой лук? Чем ты достанешь меня?

Мэбэт бросил оружие и сказал.

— Ты делала зло, едва не отравила моего сына. Не забывай об этом. Но все же, сколько ты хочешь за свою голову?

Одноглазая зависла в пространстве. Ветер развевал рваные ленты, украшавшие ее малицу с изображением сохатого.

— Голову я тебе прощаю, — сказала она. — Заплати за другое.

— Не понимаю твоих слов…

— Я тебе напомню.

Ведьма сорвалась с места и, сделав круг в небе — такой большой, что на мгновение совсем пропала из вида, — вернулась в другом обличье.

Она предстала миловидной, белолицей девушкой небольшого роста, в новой малице, расшитой мехами и бисером.

— Такой ты меня не помнишь? — она кружила над головой Мэбэта, но уже не столь быстро, так что любимец божий успел увидеть — когда-то Ведьма была и в самом деле хороша.

— Конечно, откуда же тебе помнить меня? А я тебя помню. На каждом празднике, забыв про стыд, я лезла пред твои очи, чтобы ты увидел меня. Но как же ты мог меня увидеть, если нос твой постоянно задран. Ты гнушался смотреть на людей с высоты своего роста.

Она сделала еще круг и оказалась совсем близко, так что Мэбэт мог достать ее. Но Мэбэт не двигался.

— Я — внучка шаманки и мой путь был определен. Однако ты сломал все — сломал, как только я увидела тебя. Летом, когда тебе шел двадцатый год, и ты первый раз сам убил медведя. Помнишь? Нет, не помнишь… С того праздника из души моей вымело все, кроме одного желания — быть с тобой, владеть тобой! Это была не просто любовь, это была справедливость. В моих руках власть над духами, ты — лучший из людей, любимец божий. Лучшее роднится с лучшим, могущество с могуществом — разве это не справедливость? Я мечтала, чтобы ты украл меня, но ты крал других. Я надевала лучшие одежды, но ты не хотел смотреть на них. Я танцевала пред тобой вместе с другими девушками — твои глаза останавливались на других девушках.

Еще один круг сделала Ведьма:

— Когда пришло моей бабке время умирать, а мне занять ее место, и больше не жить, как все люди, не ходить на праздники, не танцевать, не наряжаться — я все равно не отказалась от тебя. Все, что знала, я бросила на тебя. Я посылала к тебе духов, камлала в светлом чуме и в темном чуме, чтобы выведать твое сердце. Варила травы и говорила над ними слова, от которых умирают деревья. Тайком кропила твое оружие и насылала недуги, чтобы ты пришел ко мне, когда болезни и плохая охота начнут преследовать тебя… Но ты не пришел. Какая-то сила стояла между нами — сердце твое было темно для меня, духи возвращались ни с чем, заговоренные отвары только портили воздух, болезни отскакивали как каленые орехи от железа, и удача не изменяла тебе. Но хуже стало!

Вновь взвилась Ведьма:

— Хуже стало — все оборачивалось против меня самой. Дар мой оставил меня, я стала человеком как все люди. Но даже этим даром я оплатила бы свою любовь, если бы не последнее, самое страшное. Однажды я проснулась и не смогла открыть глаз — вот этот, правый. Никто не узнавал меня, все думали, что та девушка погибла, а вместо нее из тайги возникла ведьма. Я сама пустила слух, что родилась одноглазой. Но смотри, смотри, какие у меня были глаза!

Она приблизила свое лицо к лицу Мэбэта и он увидел два зеленых острова на сверкающих льдинах, обрамленных ослепительной чернотой ресниц.

— Ты мучилась, — сказал Мэбэт.

— Да, мучилась. И это я тебе прощу.

Девушка обернулась той безобразной старухой, которую он знал.

— Даже когда ты пришел убивать меня, ты не стал меня слушать. Ты смеялся. Ты убил меня.

— Я пришел убить Одноглазую Ведьму. Скажи, чего ты не можешь простить мне?

Ведьма с хохотом описала круг.

— А ничего не прощу! Ничего! И себя! И того, что все досталось той безмолвной, покорной твари из рода Окотэтта! И того, что сердце твое не знало той болезни, которая доводит до безумия, ведет на преступление и смерть! Ты не страдал ею — вот за это плати! Плати, как я заплатила — своим даром, своим уродством, своей головой! Отдай, все, все, все…