Татьяна Шипошина - Звёзды, души и облака

Шурочка отложила книгу. Слёзы снова текли.

«Господи! Помилуй меня! Прости меня! Пожалуйста, прости меня! И ты, нерождённый мой ребёнок… Прости меня! Святая Мария Египетская… ты смогла… пожалуйста, ты тоже помолись за меня…»

Наталья Леонидовна не трогала Шурочку. Вечером они попили чайку и посмотрели фотографии. Детские фотографии Юры.

— Молюсь за него, — сказала Наталья Леонидовна. — И ты молись. Будет уже двое нас…

Да что моя молитва может! — вздохнула Шурочка. — Вы же знаете, какая я…

— Ты молись, а Богу с высоты виднее, кому что дать, и по какой молитве. Ты молись так, как можешь. Изо всех сил. Всем своим духом. Что в человеке есть — это дух его, потом уж плоть. И хорошо, когда Божий дух в человеке. Божий дух — он даёт молитву человеку. И любовь. Бог есть любовь. Слышала? Если дух Божий — то и поступает человек по-Божески. А если не Божий — то сама знаешь, как бывает.

Шурочка услышала что-то важное в словах Натальи Леонидовны. Она стала повторять слова последней фразы, боясь, что смысл сказанного упорхнёт от неё.

«Дух… Сначала дух, потом — плоть. Так. Какой дух, такая и плоть. И не только плоть. Какой дух — такие поступки. Значит, получается, какой дух — такая и любовь. Боже мой! Какой дух, такая и любовь! И Бог есть любовь. Та, самая чистая… Бог. Бог».

Шурочку аж подкинуло с дивана.

«Что? Что? Какой дух — такая и любовь? Боже мой! А я мучилась всю жизнь и никак понять не могла — любовь, или не любовь. Какой дух — такая и любовь! Какой был во мне дух — такая была и любовь! И мать… и «Зелёная пятница»…. и Вадик, и бордель… и Юра… Боже мой! Какой дух — такая и любовь. И если увидеть эту любовь — станет понятно, что это был за дух. Господи, помилуй меня!»

«Какой дух — такая и любовь, — повторяла про себя Шурочка. — Так, так, правда. Правда! Господи! Пусть будет во мне Твой Дух, Господи. И у Юрки. Всели в него Божий Дух, Господи! И в меня… В меня тоже. Помоги нам, Господи. Помоги. И ты, Матерь Божия… помоги нам. Помоги нам, грешным».

Сутки, до вторника, Шурочка периодически задавала себе один и тот же вопрос: «Хочется, или нет?»

Не хотелось. Не хотелось! Не хотелось даже курить. Шурочка забыла про курево! Забыла про сигареты.

Во вторник Шурочка поехала в храм сама. Но Маша уже ждала её там.

— С тобой пойду, — сказала она. Батюшка уже улыбался им навстречу.

— Как?

— Хорошо, — ответила Шурочка.

— Совсем хорошо? Желание уколоться осталось? Только честно, полностью честно!

— Нет. Не хочу. Сама себе не верю, но не хочу….

— Слава Богу. Слава Богу… Как отмычкою — отомкнуло душу твою. И что же ты теперь хочешь?

— Хочу в пустыню, как Мария Египетская.

Батюшка улыбнулся.

— Ну, милая моя, значит, всё правильно. Все нормальные люди, как в первый раз это Житие прочитают, так в пустыню хотят. Всё правильно.

И батюшка погладил Шурочку по голове. От этого неожиданного движения у Шурочки на глаза навернулись слёзы.

— Батюшка, она живёт одна. Мать живёт с отчимом, и не знает ничего. В институте у неё «академ», — это уже вступила в разговор Маша.

— Знаю, я знаю, куда ты клонишь, — сказал батюшка Маше. — Я уже думаю!

— Я в институт не вернусь, — Шурочка высказала то, что вызревало в ней всё это время. Если в пустыню нельзя, то я хочу, как Машка… помогать хочу…

— Ишь, какая прыткая… Помогать… Окрепнуть надо. Во всех смыслах. В первую очередь — в вере. Институт — не помеха. Маша вон — в институте. А вот ты не боишься, что тебя через месяц назад потянет? Свобода поманит, и снова кайфа бесплатного захочется? Душу захочется дьяволу продать?

Батюшка говорил резко, и Шурочка сжалась от его слов. «И правда, как это я осмелилась… неделю назад ещё в ломке корчилась. Чудо со мной произошло. Чудо. Мне кажется, что уже годы с того времени прошли. Прости, Господи…»

— Ладно, — сжалился над ней батюшка. — Возвращайся домой. В субботу — к вечерне и на исповедь. В воскресенье — на литургию. В четверг — на школу приходи, где такие, как ты, собираются. Книги читай. А я Матушке Анастасии позвоню. Есть тут под Москвой один монастырь женский. Туда тебя определим, если Бог даст. Побудешь послушницей. Будет тебе там и укрепление в вере, и помощь, и пустыня. Согласна?

— Да, — сердце Шурочки стучало. Её казалось, что всем слышно, как оно стучит. — Можно мне к Юре съездить? В тюрьму? Может, получится на свидание попасть?

Батюшка задумался и сказал:

— Юре ты пиши, с матерью передавай письма, и так, по почте. Но ездить — не благословляю пока. Окрепнешь — поедешь. Всё, идите с Богом.

— Маша, а что, это все священники так с нами возятся? С наркоманами? — Спросила Шурочка, когда они с Машей спустились по лестнице храма.

— Да нет, что ты. В Москве таких батюшек можно по пальцам пересчитать. А центр такой, можно сказать, и вообще один.

— Как один? А нас-то — много как. И никто ничего не знает, никто и представить себе не может, что можно помогать… так. И что действительно — вырваться можно. Почему, Маша?

Какое-то время они шли молча.

— Маша, почему?

Я думаю, как тебе ответить. Ты ведь поняла, кто помогает? Бог! А Богу кто сопротивляется? Вся темная сила стоит против Бога. Тот, кто наркотики распространяет. Ищи, кому выгодно, чтобы центров таких не было? Кто бизнесом на нашей смерти занимается и огромные деньги на этом зарабатывает. Вот тебе и ответ. Наркодельцов много, а центров таких — мало. И ещё… Я уж не знаю, как это сказать… Я сама об этом думала столько раз…

— Скажи!

— Ну, вот помогло тебе… потому что Бог помог. Потому что — всё честно. Все, кто тебе помогал… Как помогали? Во Славу…

— Во Славу Божию!

— Да! Честно, и во Славу Божию. Может, хотел бы кто-то тоже помогать. Но в сердце у него корысть… или жажда прославиться… или гордость — мол, это я помогаю! Многие пытаются помогать, но не тем духом помогают. Не тем духом! И не даёт им Бог открыть такой центр. Поняла? И люди у них не выздоравливают, а снова начинают.

Не заливается чистая вода в грязный кувшин. А вычистить кувшин — можно только во Славу Божию.

Целый пакет книг привезла Шурочке Маша. И Шурочка вернулась домой, в свою квартиру. Войдя, она перекрестилась на икону Федоровской Божьей Матери.

— Прости меня. Прости меня, матушка, — сказала Шурочка.

Что-то заставило её склониться и встать на колени. И долго, долго так она стояла, уже и не говоря ничего. Такое было чувство, будто вернулась она домой, после долгого, изнурительного странствия. Вернулась и припала к материнской щеке.

Через некоторое время Шурочка встала, прошлась по комнате, вышла на кухню.

«Грязно-то как у меня» — подумала она.

И Шурочка взяла ведро и тряпку. Потом подумала, и нашла свою старую футболку, из неё получились прекрасные тряпки для стёкол. Шурочка раскрывала окна, одно, потом другое, и мыла их с удовольствием и даже с радостью. Затем она вымыла полы.