Фелисьен Марсо - Капри - остров маленький

— Ага! А я что-то про вас знаю, я что-то про вас знаю! — произнесла госпожа Сатриано, обращаясь к Андрасси.

Она погрозила пальцем, и на ее епископском лице внезапно появилось плутовское выражение. Появилось на одно мгновение, словно тень от чьей-то руки.

— И я вас понимаю! Вам нравится бывать там, где есть цветы. Да, да!

Издевается она, что ли? Однако графиня Сатриано — сама доброта. Она никогда ни над кем не издевалась.

— Я понимаю, понимаю.

Она покачивала подбородком, как благодушный кардинал, который соизволил простить молодого левита за то, что тот поднял голову, когда над ним запела птичка.

Ивонна Сан-Джованни сошла с террасы и направилась по аллее, мимо лютиков, к выходу. Сатриано проводил ее до калитки. Он продолжал говорить с ней о всяких пустяках тихим, спокойным голосом. Она отвечала ему. Он склонял к ней свое бледное круглое лицо с застывшим на нем выражением лукавого интереса. Ивонна говорила так громко, что на террасе все было слышно:

— Двенадцать тысяч! Они тебя переиграли, добрый ты мой человечек.

— Деньги, все время о деньгах, — прокомментировал Вос.

— Бедняжка Ивонна! — произнесла госпожа Сатриано. — Она такая щедрая.

— В самом деле, — заметил Вос. — Готова отдать все, но ни лирой больше.

— Ради других в лепешку разобьется.

— Это точно, — поддакнул Вос. — Но лепешку поджарит и съест.

Панама Форстетнера издала неопределенный поскрипывающий звук. Форстетнер любил шутки, но не настолько, чтобы восхищаться остротами художников по поводу маркиз.

— Что меня покоробило, откровенно говоря, — снова заговорила госпожа Сатриано, — так это то, что на скромный завтрак среди своих она явилась в английском костюме.

— Можно со смеху лопнуть, — согласился Вос, одетый, как простой рыбак, в полотняные брюки и в свитер.

— На Капри каждый одевается, как хочет. Поэтому такой костюм просто неуместен. Точнее, не совсем уместен, — смутилась госпожа Сатриано, застеснявшаяся своих резких слов.

Солнце, постояв над крышей виллы, только что скрылось за горным склоном. Но тень упала только на часть пейзажа. И окружающий мир оказался разделенным на две части. Тень. И то, что пока еще оставалось на солнце, словно некий потерянный рай, блестящий, сверкающий, бесконечно желанный со своими развалинами старого Кастильоне, который солнечные лучи окрасили в розовый цвет, с семафором в крупную черно-белую клетку, и с тремя светлыми Фаральони, выступающими из синей воды. Внизу риф сирен протянулся в море, как огромная лапа. От него медленно отплывала лодка, подталкиваемая легкими рывками весел.

Проезжая мимо, кучера показывали на нее своим пассажирам:

— Вилла графа Сатриано.

Туристы поднимали голову. С дороги видна была серая стена, из-за которой выглядывали бледно-розовые зонтики магнолий. Наверху ящики с геранью и два больших красных горшка с растущими в них двумя огромными кактусами, ощетинившимися своими похожими на воздетые вверх ладони-лопатки, — словно кошмар ребенка, которому снится, что на него со всех сторон сыпятся шлепки и что вокруг — одни только руки, сплошные руки. Наверху белый фасад виллы, а также розовая, серая и желтая гамма горного склона, обрамленного кромкой деревьев. Слишком долго смотреть на пейзаж не следует. А то постоишь с запрокинутой головой, и в конце концов появляется ощущение, будто гора вот-вот упадет тебе на голову. Есть люди, которым это неприятно.

— А ты, Артур, скажи, мог бы ты жить вот с такой горой над твоим домом?

Голоса говорящих достигали террасы. Сатриано презрительно улыбнулся. Взял в руки пенсне. Единственное пенсне на всем острове. Его привязанность к этой устаревшей форме усиления зрения тоже была не лишена презрения. Он наклонился над парапетом. Его большую бледную голову и его пенсне увидели с дороги, и кучер восторженно поздоровался с ним.

— Это сам граф Сатриано, — сообщил он своим клиентам, и те смущенно и нелепо уставились на него.

Некоторые из них стали высказывать свои суждения вслух. Есть же на свете бесцеремонные люди! Особенно англичане. Как будто только они одни понимают английский язык! Сатриано, например, Шекспира читает в подлиннике. Как, впрочем, и Гете, и Сен-Симона. Время от времени, когда ему скучно, он начинает изучать новый язык. В настоящее время он воюет с русским.

— Весьма любопытно, — говорит он. — Знаете ли вы, что слово «замок» в зависимости от ударения на «за» или на «мок», может означать замок или замок?

— Вилла графа Сатриано.

Кучера произносят эту фразу таким же тоном, как и про виллу графа Чиано, которая находится на склоне прямо напротив, квадратная, вся белая, и так же торжественно, словно Сатриано был таким же знаменитым, как несчастный зять Муссолини. На самом же деле Сатриано знаменит только на острове да еще среди двух или трех тысяч людей, которые проводят свою жизнь между Венецией, Флоренцией, Зальцбургом, Каиром и Таосом в Новой Мексике. Но уж зато для них он — достопримечательность.

— Вы едете на Капри? Непременно повидайте Джикки!

Джикки! А ему, между прочим, уже шестьдесят восемь лет.

— У него такой замечательный дом! Мечта, а не дом!

Нет, вилла комфортабельна, но не более того. И в саду поддерживается порядок. Госпожа Сатриано сама за этим следит.

— А какое интересное у него лицо!

— Пожалуй. Он похож на Людовика XVIII.

— Обаятельный, образованный!

Однако три четверти людей, которые бывают у него, он не удостаивает вообще ни единым словом.

— А Иоланда, его жена! Вы знакомы с ней? Какая артистка!

У нее есть фортепиано. Не просто фортепиано, а Бехштейн. Но она на нем не играет. Оно стоит здесь для приходящих пианистов. В таких случаях быстро организовывается небольшой концерт в тесном кругу. Во время которого Сатриано отправляется полежать у себя на кровати.

— Какая душа!

Госпожа Сатриано добрая. Она помогла некоторым людям, о существовании которых никто бы даже не догадался. Но вот когда говорят: «Какая душа!», то обычно имеют в виду не ее доброту, а ее чудачества, всякие ее уловки, обмороки, ее манеру тянуть гостей за локоть к окнам, призывая их насладиться пейзажем.

— Взгляните! В это время солнце касается только вершин Фаральони. Вы только посмотрите, ах, вы не смотрите. Наклонитесь. Этот голубой цвет, переходящий в зелень, и этот зеленый на фоне розового.

За порядком на Капри строго следят три старых мудреца. Или, скорее, следили, так как один из троих, самый известный, Аксель Мунт, умер. Осталось двое других: Эдвин Черио и Джикки Сатриано. Мунт, кажется, никогда не говорил, что он думает о своих двух коллегах, а вот они не скрывают своей враждебности по отношению к нему. «Это же гот, — говорил Черио. — Протестант. Он никогда и ни в чем не разбирался». Такое отношение к нему было обусловлено сложной гаммой чувств, вплоть до ревности, но в то же время и самым что ни на есть деликатнейшим целомудрием. Давайте представим себе трех любовников, например, ныне умершей Патти или Сары Бернар, тоже скончавшейся. И вот если двое из них достойно и безмолвно хранят свои воспоминания о знаменитости, то третий взял да и сделал из своей любовной связи книгу. Книгу, где он раскрывает, выдает и даже предает секреты своей возлюбленной, ее слабости, ее мании. Естественно, двоих его соперников это раздражает. Представьте себе, что им вдруг говорят: «А ты знаешь, господин такой-то был любовником Патти». Ну разве не обидно? А они, разве они не были ее любовниками? Давайте представим себе еще, что этот господин к тому же заработал на этой книге много денег. Давайте представим, что благодаря ему дом Патти стал своего рода местом паломничества, осаждаемым с помощью туристического агентства Кука туристами, подростками, всякими шведами с фотоаппаратами. Следует упомянуть, что Черио тоже написал несколько брошюр о Капри, а Сатриано иногда публиковал открытое письмо в газете «Темпо», чтобы выступить с протестом против тех или иных злоупотреблений, случающихся, по его мнению, на Капри. Но это же нечто совсем другое. Здесь мы видим пример ссоры между серьезными библиографами и авторами романизированных жизнеописаний. Брошюры Черио, статьи Сатриано относятся к серьезному жанру. А «Книга Сан Микеле» — не более чем плод фантазии. Даже сам успех этой книги является в глазах Черио и Сатриано доказательством ее несостоятельности.