Фелисьен Марсо - Капри - остров маленький

— Да, — сказал Вос. — Но в этом году у антиквара на горизонте только один клиент: Форстетнер. Ты думаешь, антиквар захочет с ним ссориться?

— Я тебе уже сказал: плевать мне на Форстетнера.

— На него не поплюешь. Если ты уйдешь от него, он начнет строить козни.

— Почему?

Вос задумчиво посмотрел на него.

— Ты сам хорошо знаешь.

— Можно, в конце концов, уехать с Капри, — мрачно проговорил Андрасси.

— Да, — согласился Вос. — Можно. И поселиться в Неаполе, в переулке, на третьем этаже, где ты будешь постоянно упираться носом в чей-нибудь зад.

Андрасси ничего не ответил.

— Ты думаешь, игра стоит свеч? — спросил Вос.

Андрасси продолжал молчать.

— Вот то-то и оно, — добавил Вос. — Каждому хочется добавить немного воды в свое виски, старина.

Тем временем сам он сделал глоток, не разбавляя.

— Послушай, как-то раз приезжает сюда дочь Сатриано…

— У них есть дочь?

— Да, причем небезынтересная особочка, уж поверь мне. Это женщина, которая не пропустит мужчину, не положив руку, куда ей хочется. И в первый же день на кого, ты думаешь, она решила опереться своей рукой? На бедного Boca. Вот. А тот оказался из-за этого в трудном положении. Бедный Вос.

— Она что, такая уродливая?

У Boca был такой вид, будто он воскрешал свои воспоминания.

— Нет, она скорее даже весьма смазлива. Но только я говорил себе: если я пересплю с ней, Сатриано могут быть недовольны, и если я не пересплю с ней, они опять же могут остаться недовольны. Понимаешь, ведь у них могло сложиться впечатление, будто я пренебрегаю их творением. И если речь идет о том, чтобы переспать ради того, чтобы переспать, говорил я себе, то, может быть, они предпочтут, чтобы это было лучше с другом, а не с кем-то еще.

— Но, черт побери, — воскликнул Андрасси, — ты — то хотел этого или нет?

— Какое это имеет значение? — удивился Вос. — В общем, как-то раз я предложил ей: «Приходи посмотреть мою мастерскую». Она пришла. Мы устроились на террасе…

Он подбородком показал на место, где они сидели.

— … И мы сидели, смотрели на деревья, о чем-то болтали. Клянусь, она часто потом приходила. Так вот, старина, через некоторое время она уехала с острова, но переспать ей удалось только с пейзажем.

Казалось, он гордился этим.

— Вот и ты тоже можешь утешиться с пейзажем, а? Любовь, ты знаешь…

Он презрительно фыркнул.

— Раз-другой, время от времени, я ничего не имею против…

Между тем история с покупкой виллы развивалась в нормальном ритме: стороны встречались, как правило, два раза в день, обычно на террасе одного из кафе на площади. Позиции были предельно ясны. Форстетнер соглашался заплатить четырнадцать миллионов. Предложение было выгодным. Домовладелец знал это. И изъявлял готовность. Он даже успел поведать об этом Рамполло. Но сама легкость, сама быстрота, с которой они пришли к согласию, вызывала у него головокружение. Ему мерещилось, будто у него что-то украли. И со щемящим сердцем он продолжал сражаться, пытаясь выторговать что-нибудь еще. Четырнадцать миллионов, идет! Но тогда он не станет ремонтировать трещину в большом водосборнике.

— Я требую ремонта.

Владелец виллы возражал:

— Хорошо. Но вы заплатите посреднику не только свою долю, но и за меня тоже.

— И не подумаю. Я уплачу только свою долю.

Форстетнер приоткрывал свой портфель. Последовав, наконец, совету Ивонны Сан-Джованни, он снял со счета в банке четырнадцать миллионов и приносил их, пачки денег, на каждую встречу — в красивом портфеле из желтой кожи.

— Вся сумма здесь. Она ваша. И в придачу дарю вам еще этот портфель.

Владелец виллы снова вздыхал, на этот раз от вожделения. Слишком много искушений за один раз. Теперь еще и портфель. Он уже знал, что уступит. За другими столами прислушивались. Все были в курсе переговоров.

— Да, вот что еще: я, разумеется, заберу большую лампу в гостиной.

— Вовсе не разумеется. Лампа фигурирует в инвентарном перечне. Я оставлю ее себе.

— Это память о моей бедной жене.

— Тем более, я обожаю сувениры.

Весь серый под своей шляпой, Форстетнер усмехался.

Владелец виллы возмущался:

— Но ведь это мой сувенир. Память о моей жене.

Тут в разговор вступал Рамполло:

— Профессор! Память — святое дело.

— Вот именно, поэтому и не будем это обсуждать.

Вокруг них бурлила площадь. Мимо проходили люди в желтом, в голубом. И запах кожи, запах крема и масла от солнечных ожогов. И люди смотрели на портфель.

«Четырнадцать миллионов, подумать только!»

Владелец виллы погружался в черную меланхолию. Пожалуй, с госпожой Сан-Джованни было бы лучше иметь дело. Она, конечно, ни в коем случае не заплатила бы больше двенадцати миллионов, но зато она убаюкивала бы его изысканной диалектикой, которая оставила бы у него ощущение, что эти двенадцать миллионов, он их действительно завоевал, заплатил за них своей плотью и кровью. Владелец виллы пошел на отчаянный шаг.

— Тогда я не продаю.

— Как вам угодно, есть и другие виллы.

Рамполло рискнул на отвлекающий маневр:

— Я знал одну даму, которая ни за что не хотела расстаться с одним глиняным кувшином…

После истории с кувшином владелец виллы произносил: «Ну так как же быть с моей лампой?»

— Я ее сохраняю за собой.

Беспристрастный Рамполло переходил в другой лагерь:

— Без лампы у гостиной совершенно не тот вид.

В его пылких глазах было ожидание одобрения. И Андрасси проявлял это одобрение. Продажа, он знал это, давала Рамполло триста тысяч лир, сумму, на которую можно прожить четыре, а то и пять месяцев. И она позволила бы купить новое платье Сандре.

— У меня еще завалялся старый счет от штукатура, который занимался потолком…

— Вы его оплатите.

Форстетнер приоткрывал портфель. За другими столами комментировали. По окончании встречи каждого из участников противоборства окружали друзья, которые обсуждали подробности переговоров.

— А налоги? — спрашивал один из них владельца. — Ты не можешь использовать в качестве аргумента налоги?

Владелец виллы мрачно качал головой.

— Сразу видно, что вы его не знаете. Он не человек, это настоящий тигр.

А госпожа Бракконе советовала Форстетнеру:

— Может, уступить ему эту лампу.

— Лампу! Ни за что! Форст, отстаивайте лампу.

Маркиза Сан-Джованни никогда не уступала.

— Мой лучший друг, я подчеркиваю, мой лучший друг, в тот момент, когда он продает мне что-то, становится моим врагом. Форст, вы осел. Двенадцать миллионов, и ни лиры больше. Вам нужно было договориться со мной о комиссионном вознаграждении, и вы бы получили виллу за эту цену.

Чтобы избежать ее упреков, Форстетнер попытался было утверждать, что он предлагает двенадцать с половиной миллионов. Но он плохо знал остров.