Эндрю Крами - Пфитц

ГРАФ. Весьма разумный поступок.

ПФИТЦ. Я ничуть не сомневаюсь, что они провели время приятнейшим образом. Потом мой отец заснул, а когда проснулся, девушки уже не было. Он бросился ее искать, но так и не нашел.

ГРАФ. Так это что, была твоя мать?

ПФИТЦ. Конечно же нет. Эту девушку он видел первый и последний раз. Я сказал, что обязан своим рождением Хлебному налогу, но ровно так же можно сказать, что всему причиной сонливость моего отца, ибо, проснись отец пораньше, он мог бы уговорить эту девушку остаться, а потом женился бы на ней, а не на моей матери, и вашему сиятельству пришлось бы искать себе другого слугу, потому что я так и не появился бы на свет.

ГРАФ. Так что ты должен испытывать самые теплые чувства к этим удобным мешкам и к отцовской сонливости.

ПФИТЦ. Разумеется, хотя мой отец имел на этот счет несколько иное мнение.

ГРАФ. Но каким же все-таки образом смог мятеж против Хлебного налога привести к твоему рождению, а заодно и к уничтожению на корню всех других детей, которых мог бы иметь твой отец?

ПФИТЦ. Это был большой мятеж, сопровождавшийся большим битьем стекла.

ГРАФ. А значит, для твоего отца открылись великолепные деловые перспективы.

ПФИТЦ. На следующий день его послали где-то там починить окна. Мой отец спрыгнул со своей телеги прямо в лужу и забрызгал проходившую мимо женщину. Не будь он стекольщиком и не случись накануне этого мятежа, он бы там, скорее всего, не оказался. А не окажись в том месте, куда он спрыгнул, лужи, эта женщина не стала бы на него ругаться, а не стань она на него ругаться, она прошла бы себе мимо, и они так бы никогда и не познакомились, и не полюбили друг друга, и не поженились, и я бы так никогда и не родился.

ГРАФ. А не кажется ли тебе, что это судьба нарочно так подстроила, чтобы твой отец выжил после битвы, стал стекольщиком, пережил этот ужасный мятеж, спрыгнул в лужу и вследствие всего это повстречался с твоей будущей матерью?

ПФИТЦ. Именно такой точки зрения придерживалась моя мать. Она не раз говорила: «Ну не чудо ли это, что судьба помогла мне встретить мужчину точь-в-точь такого, какого я искала?» На что мой отец возражал по двум пунктам: во-первых, трудно себе представить, чтобы муж был навязан моей матери однозначно, а она вообще не имела в этом вопросе никакого права голоса, а во-вторых, если бы она его тогда не встретила, то была бы теперь замужем за каким-то другим мужчиной и говорила бы этому мужчине, что какое это чудо, что судьба свела ее с лучшим изо всех мужей. Ну а сам он, мой отец, он всегда предавался мечтаниям обо всех других жизнях, которые он мог бы прожить со всеми потерянными им девушками.

ЖЕНЩИНА. Ну как это похоже на мужчин — мечтать о том, чего у них нет, вместо того чтобы быть благодарными за то, что есть. Ну прямо как мой муж.

ГРАФ. Хотелось бы надеяться, что нам не представится случая узнать его взгляды и склонности из первых рук.

ПФИТЦ. До утра еще далеко, герр граф, так что нам стоило бы расположиться поудобнее.

ГРАФ. Возможно, юная дама желает прилечь?

ЖЕНЩИНА. Мне достаточно и пола. Вы можете скоротать время за чтением рукописи моего супруга, ваш же слуга отвлечет меня на время от моих горестей своими занимательными рассказами.

После чего трое наших персонажей легли и стали ждать, что принесет им эта ночь.

Выглянув в очередной раз на улицу, Шенк увидел подходящую к дому Эстреллу. Он торопливо собрал исписанные листы (чернила на последнем едва успели подсохнуть) и спрятал их в сумку, а затем буквально скатился по лестнице и открыл входную дверь. Как и вчера, ему удалось провести гостью к себе втайне от фрау Луппен.

Шенковы представления об Эстрелле радикально изменились; после разговора с Вайсблаттом он видел в ней психически неуравновешенную особу, опасную маньячку, преступницу. Но так ли это? Неужели эта слабая, безобидная женщина…

— Вот, я достал для вас новую часть.

Шенк вынул из сумки минуту назад спрятанные бумаги.

— А Пфитц уже мертв?

Эстрелла глядела на рукопись с явным недоверием, как на нечто опасное.

— Нет. А это что, обязательно?

— Иного выхода нет. Кто бы там ни был этот автор, он должен избавиться от Пфитца.

— Слишком уж легко вы относитесь к человеческой жизни.

Эстрелла рассмеялась, но тут же вспомнила, что должна вести себя тихо, и закрыла ладонью рот.

— Да он же фантом, выдумка — вы что, забыли?

— А будь он живым, это бы вас остановило?

— Это как же прикажете вас понимать? — возмутилась Эстрелла.

Шенка сильно подмывало поговорить с ней напрямую, и лишь давешнее предостережение Вайсблатта заставило его сдержаться.

— Из того, что Пфитца не видели на постоялом дворе, совсем еще не следует, что он не существует. Пфитц прятался, и очень успешно. Он обозначен на плане…

— Я же сказала вам, что никакого Пфитца нет и не было.

— А как насчет мадам Спонтини?

Эстрелла вздрогнула, как от удара.

— Что вы про нее знаете?

И тут Шенка прорвало.

— Мне кажется, — сказал он, — что вам пора бы рассказать мне все, что вы знаете про Спонтини. Я ожидаю услышать много интересного, ведь это вы писали его биографию.

— Нет, — качнула головой Эстрелла, — это вам самое время объясниться. Этот человек, который дает вам историю Пфитца, — как его звать?

Встретив со стороны Шенка категорический отказ, она не отступилась, а лишь стала еще настойчивее.

— Вы должны мне сказать. Это Вайсблатт, так ведь? Он использует вас как оружие против меня.

— Я не знаю такого человека.

— Ну а кто же тогда мог все это написать?

Шенк на секунду задумался и ответил, тщательно подбирая слова:

— Во всяком случае, это не Вайсблатт. Я назову его вам только в том случае, если вы мне сперва скажете, кто он такой, этот человек, которого вы так боитесь.

— Хорошо. Насчет Спонтини вы конечно же правы. Я действительно работала над его биографией. И когда у вас вдруг оказалась эта, столь ненавистная мне книга, я сразу решила, что тут никак не обошлось без Вайсблатта.

— Все это началось два года тому назад. Вайсблатт руководил группой писателей, создававших Спонтини. Однажды он пришел со своими текстами в наш отдел, побеседовал со мной и… влюбился. — Эстрелла опустила глаза, словно признаваясь в чем-то постыдном. — Он воспринимал меня как читателя, которому адресуется вся его работа. «Афоризмы» были для него предлогом, чтобы увидеть меня, а затем стали способом выразить свою страсть. И теперь мне кажется, что он снова делает то же самое при помощи Пфитца.

— Нет, Эстрелла, все совершенно не так. Вайсблатт не имеет к истории Пфитца ровно никакого отношения. Это я ее написал.

— Вы? — поразилась Эстрелла — Как? Почему?

— Потому что я хотел с вами встречаться. Примерно так же, как и Вайсблатт. Потому что я думал, что люблю вас.