Дуглас Кеннеди - Карьера

В четыре двадцать садимся в экспресс-поезд, идущий на Пенн-Стейшн. Едем в вагоне-ресторане. Фил заказал пиво, я залпом проглатываю порцию виски со льдом, Дебби стремительно осушила стакан рома с кока-колой и разревелась. В голос.

Пьем всю дорогу до Нью-Йорка. Фил подливает мне бурбон, а я, не в силах замолчать, выплескиваю всю богомерзкую историю последних двух с половиной месяцев.

Я чувствовал себя точь в точь как в исповедальне. И хотя Фил и Дебби и не могли отпустить грехи, но по крайней мере слушали сочувственно.

— Боже, да о чем только ваша жена думает, раз удрала в такой период? — поражается Дебби.

— Ну, в случившемся, в общем, нет ее вины, — защищаю я Лиззи, — короче, если брак рухнул, виноваты оба, верно? Да и со мной в последнее время непросто.

К счастью, мою личную жизнь обсуждают недолго: Фил решил дать выход накопившемуся негодованию на мистера Теда Петерсона.

— Зажравшийся, подлый говнюк! — возмущается Сирио, — крутится в самых верхах, с самой что ни на есть гребаной элитой, но душонка — как у мстительной сявки. Да у некоторых налетчиков — и то больше совести, чем у урода! Неудобно говорить вам, босс, но лучше бы вы…

— Согласен. Но хотел как лучше.

— Ну, что я вам твердил? Нельзя поступать честно и благородно с позорным козлом. Дали бы мне позвонить…

Поезд приближается к центральному вокзалу, Фил уговаривает нас посетить бар расположенного поблизости «Гранд-Хъятт отеля» и выпить на прощание.

Четыре часа спустя, когда рука Дебби под столом принимается наглаживать мое бедро, решаю закругляться.

Встаю и объявляю:

— Знаете, ребята, мне пора. Готов повторить: не знаю, как и благодарить за то, что приехали в Хартфорд…

Встает и Дебби:

— Я с вами! Мне пора домой, к Раулю.

Достаю бумажник:

— Фил, с твоего позволения, я восполню урон…

— Спрячь свой лопатник, — отказывается Сирио, после чего, нацарапав на бумажной салфетке два номера, говорит: — Мой номер в офисе у брата. Понадоблюсь — знаешь, где искать.

Фил встает, обнимаемся на прощание, Сирио запихивает мне салфетку в нагрудный карман.

Выйдя из отеля, машу такси. Открываю перед Дебби дверцу, девушка хватает меня за руку и пьяновато улыбается.

— Поехали в город? — предлагает Суарес.

— Дебби, у меня нет денег. Я разорен.

— Проводите меня домой, вам же по пути, а потом можно проехаться по городу на такси. Нужно кое-что сказать…

Скрепя сердце, усаживаюсь в такси следом, полный решимости убрать руку, если она снова начнет оглаживать мне бедро. И без того проблем хватает.

Дебби сообщает водителю адрес, едем на юг. Девушка достает из сумочки лист бумаги:

— Это — вам.

Разворачиваю листок. Чек. На мое имя, сумма — четыре тысячи пятьсот долларов.

— Дебби, что это такое, черт подери?!

— Вы и сами знаете.

Чек расплывается перед глазами: опьянел.

— Нет, действительно, я не…

— Деньги, которые вы выложили «Фейбер Академии» за обучение Рауля…

— Я не платил! Это всё «Компу-Уорлд»…

— Мистер Аллен…

— Слушай, ты можешь называть меня…

— Ну ладно, Нед. Пару дней тому назад заглянула в школу. Ну, по родительским делам. Поговорила с казначеем — тот вообще-то ничего мужик оказался. Ну, и говорит он мне, в общем: позвонили ему месяца два тому назад из «Спенсера-Рудмана», подняли хай насчет письма за вашей подписью, где говорится, что «Компу-Уорлд» обязуется выплатить школе всё, что я задолжала. А он им: обязательства надо выполнять, те поддакивают, дескать, выполним, но вы всё равно не имели права письмо подписывать. И заплатите из своего кармана. Вам же из-за всей этой хрени пришлось выложить сорок пять сотен, верно?

— Дебби…

— Я же знаю, что так и было! От новой подруги, Паулы, она в бухгалтерии работает. Вчера утром, ещё до вашего звонка, попросила ее заглянуть в ваше дело, и вот что я вам скажу, мистер Аллен… ой, я хотела сказать, Нед: я читала их письмо к тебе — и плакала.

Смотрю на чек:

— В общем-то, я не особенно рвался на роль доброго дядюшки, Дебби. Меня назначили на роль самаритянина.

— Ну да… но ты же не стал отказываться. И меня не стал расстраивать, не рассказал…

— Не в моих правилах.

Суарес осторожно накрывает мою ладонь своей:

— Мне нравятся ваши правила…

Осторожно отодвигаю руку девушки и рву чек пополам.

— Знала же, что так и поступишь! — смеется Суарес. — Вот только не для того я чек выписывала…

Молчим. Первой заговаривает Дебби:

— Спасибо.

Таксист остановился, где просили — на углу Девятнадцатой и Первой. Как раз напротив темного входа в похожий на собранный из конструктора «Лего» лабиринт дворов среднего класса образца пятидесятых называют Стайвезант-Таун. На улице ошивалась пара зловещего вида типов.

Спрашиваю у Дебби:

— Твой дом далеко?

— На полпути к реке, — отвечает Суарес.

Решено. Протягиваю водителю деньги:

— Дебби, я провожу тебя до дверей.

Идем в Стайвезант-Таун молча. У дверей Суарес приглашает:

— Зайди, познакомишься с Раулем…

— Я просто выжат…

Девушка роется в портмоне, достает ключ и открывает входную дверь:

— Всего на минутку. И разве не интересно узнать, на что деньги пошли?

— Ну хорошо, минуту, не больше, — соглашаюсь я, но меня уже не слушают.

Квартира находится на первом этаже. Тесная, экономная обстановка. Старая, потрепанная мебель, точно перенесенная из витрины магазина, где идет благотворительная распродажа. Натянутые веревки прогибаются под тяжестью свежевыстиранного белья.

Старенький телевизор и видеомагнитофон. На стенах — приклеенные скотчем школьные рисунки Рауля.

В гостиной — крошечная ниша, огороженная спинкой двуспальной кровати. Наверху храпит мать Дебби. Рауль посапывает на нижней койке. Длинные, вьющиеся черные волосы, идеально гладкая кожа, легкая полуулыбка во сне. Ангельская невинность.

— Он просто прелесть, — шепчу я. Суарес согласно кивает.

— Мне пора, — заявляю я.

Выходим из углубления в стене. Собираюсь на прощание поцеловать девушку в щеку. Но внезапно мы оказываемся рядом, вплотную, мои руки погружаются в ее волосы, касаются грудей, задирают юбку, спотыкаясь, ковыляем к выходу, заваливаемся на кровать, мозг посылает последний предупредительный сигнал, но тот затухает, женские руки мнут рубаху, напоследок в голове звучат последние осуждающие слова: «Это безумие!»… Я окунаюсь в черноту.

Дневной свет. Вернее, полоска дневного света, пробивающаяся сквозь крошечную щёлочку в жалюзи. Открываю один глаз. Серьезная ошибка. Свет бьет по зрительному нерву, посылая в глубины черепа электрические судороги боли. Открываю второй глаз…

Вам! Бух! Трах!

Голова — точно расколота пополам ледяной верхушкой. Во рту — сухо, точно в Сахаре. Глаза опухли, лицо — расплывшееся, сальное. Примерно пару секунд пытаюсь осознать: где, черт подери, произошла авария?