Леонид Левонович - Ветер с горечью полыни

Это ж ему до пенсии оставалось семь лет, подумал Ракович. А мне до пенсии как до неба. Аж тринадцать лет. Неужели дотяну? Отец же вон живет, хоть ему перевалило за семьдесят. Войну прошел, плечо перебито. Однако ж еще хвост держит пистолетом. Как-то после рюмки признался, что еще и жену не обижает, может приласкать, дескать, учись, сынок, жить полной мерой, чтобы и после пенсии пороху хватало. А тут и сейчас уже нет влечения: то давление подскочит, аж затылок разламывается, то за грудиной сожмет — ни вдохнуть, ни выдохнуть. Нужно менять стиль жизни. Больше ходить, а то все на машине. А может попробовать утром бегать? Поутру темно, мало кто видеть будет. А если и увидит, так разве это плохо? Наоборот, хороший пример подчиненным. И как можно меньше пить. Если совсем завязать — начальство не поймет, сразу спишут в архив: устал — на обочину. Тут законы безжалостные и правила игры суровые: не можешь тянуть воз, уступи дорогу более молодому. А теперь столько молодых партийных функционеров, еще не устроенных, жаждущих подъема по карьерной лестнице. Вот нужен новый директор цементного завода. Конечно, искать кандидатуру на вакантную должность — забота министерства, однако же и с руководством района должны посоветоваться обязательно.

Снова вспомнил Андрея Сахуту. Вот этому человеку довелось пережить немало. Гикнулся с высокой должности и оказался в радиационной зоне рядовым лесничим, без семьи, без квартиры с ванной и теплым клозетом — тут все удобства за углом на улице, без персональной «Волги», без шикарного кабинета со множеством телефонов и секетаршей в приемной… Хорошо, что повысим его, как я обещал, так и будет. Руководителю любого ранга всегда приятно, когда удается сдержать свое слово, тогда этот человек больше уважает себя.

Раздумья прервал телефон, послышался голос директора лесхоза, тот спросил, можно ли на аудиенцию.

— Хорошо. Подъезжайте, — глянул на часы — начался шестой час.

С облегчением подумал: рабочий день кончается, можно посидеть, поговорить, обсудить известие из Беловежской пущи, помянуть Георгия Акопяна, а заодно помянуть бывшую великую страну. Ракович удивился, что подумал об этом — о кончине Советского Союза — довольно спокойно, без эмоций и волнения, словно это должно было случиться. А жизнь идет своим ходом. Бывший секретарь обкома партии начинает новый карьерный рост, он, Анатолий Ракович, помнит Сахуту с того далекого вечера, когда вытаскивал из лужи заляпанный грязью «газон» комсомольского лидера. Молоденький тракторист Толик Ракович тогда смотрел на первого секретаря райкома комсомола Сахуту как на большого и важного начальника, к которому и его отец относился с уважением и почетом.

Ракович поднялся, открыл сейф, будто хотел убедиться, что начатая бутылка коньяка стоит на месте. Он понимал, что гости приедут не с пустыми руками, но вдруг не догадаются или постесняются прихватить что-то с собой, так у него есть «резерв главного командования». Предупредил секретаршу, чтобы сразу пропустила директора лесхоза, приготовила кофе на троих, и может быть свободна. Секретарша подобострастно кивнула и снова склонилась над пишущей машинкой.

Директор лесхоза Иосиф Капуцкий и новый главный лесничий Андрей Сахута вошли в кабинет Раковича. Оба в форменных кителях, раскрасневшиеся, слегка навеселе, директор держал в руках тяжелый дипломат. Ракович понял, что гости уже замочили новую должность, но и к нему прибыли не с пустыми руками. Он особенно пристально взглянул на Сахуту: что чувствует этот человек, начавший восхождение с лесничества, где некогда работал после техникума, и через тридцать лет вынужден был туда вернуться. А сегодня он поднялся на ступеньку выше, в петлице форменного кителя заблестела новая, четвертая звездочка.

Однако лицо новоиспеченного главного лесничего не выказывало особой радости, глаза были серьезные, даже усталые, хоть малость и поблескивали от выпитой чарки, от неожиданных объятий и поцелуев, о которых знали только Он и Она. «Умеет держаться бывший партийный идеолог, — подумал Ракович. — Обкатку прошел основательную». И вдруг его словно обожгло: Георгий Акопян и Андрей Сахута — одногодки! Этот выкарабкивается из ямы, куда столкнули обстоятельства жизни, а тот сошел в яму навсегда. Но как ни карабкайся, все там будем, кто раньше, кто позже. Однако лучше все-таки оказаться там позже. Ракович почувствовал, как снова защемило сердце.

— Ну что, Андрей Матвеевич, поздравляю! Дай Боже дорасти вам до министра. Причем так же быстро.

— Спасибо, Анатолий Николаевич! Благодарю за поддержку. А насчет министра… Поздно. Мой поезд уже ушел.

— Ну до заместителя же реально! Четыре звездочки… Это вы как генерал армии, да?

— Теперь и у генерала армии одна звезда. Большая, — уточнил Иосиф Капуцкий.

— Ты хочешь сказать, как у тебя? — улыбнулся Ракович и тут же заметил тень недовольства в глазах директора лесхоза: тот спал и видел себя на более высокой должности, а главное — подальше от радиации. — Ну что, мужики? Рабочий день кончается. Как у нас говорят: уже на стыкальне. Можно и по капле. У меня есть коньяк.

— Анатолий Николаевич, у нас и чарка, и шкварка… — подхватился Капуцкий. Но Ракович поднял длинную красивую ладонь бывшего механизатора, а теперь интеллигента:

— Подожди минутку.

Он позвал секретаршу. Попросил сготовить кофе.

— Водитель спрашивает, когда ему подъезжать? — сказала она.

— Через час. Я позвоню. У нас тут серьезный разговор, — будто оправдывался Ракович перед секретаршей.

Вскоре на подносе под белоснежной салфеткой она принесла три чашки. Пузатый приземистый чайник. Сахарницу и пачку печенья.

— Ну вот теперь можно начинать. Давайте тут устроимся, — хозяин кабинета показал на приставной столик.

Капуцкий выставил две бутылки «Посольской» водки, которую раздобыть возможно было лишь по блату. Положил добрый брусок сала, полкольца колбасы и даже большой желто-зеленый лимон. Гости сели по сторонам приставного столика. А хозяин в торце его. Капуцкий налил рюмки.

— Давайте помянем нашего товарища Григория Акопяна. Пусть ему будет пухом земля.

Поднялись все. Молча выпили. Не чокаясь.

— Я когда-то слушал его отца. Он приезжал в Хатыничи на собрание. А собрание было необычным, — начал вспоминать Сахута. — Тогда объединялись два колхоза. Народ собрали в саду. Сергей Хачатурович обычно говорил: «Душа любезный, зови меня Харитоновичем». Ну, его так и звали. А слова «душа любезный» знал весь район. Люди уважали его. Человечный был мужик. Настоящий партийный лидер. А собрание то помнится. Будто было вчера.

Ракович слушал внимательно. Поскольку вспомнил, как про объединение колхозов рассказывал некогда отец, тогдашний заместитель председателя райисполкома. Толик тогда еще не ходил в школу. Как летит время! Ему уже близко до полсотни. Нет единой, монолитной партии коммунистов. Нет нерушимого Союза. А что будет дальше? Жизнь насыщена судьбоносными событиями. Ему хотелось услышать мысль Сахуты о событиях последних дней.