Андрей Цаплиенко - Экватор. Черный цвет & Белый цвет

Сергей надул щеки и молча развел руками. В знак того, что ему ближе второй вариант рассказа.

Я был краток.

- Они уверены, что победят, у них в этом просто нет сомнений. Они уже начали осаду Монровии и замкнули кольцо. Через месяц они начнут штурм города. Положат сотни пацанов, но город возьмут. Устроят ночь длинных ножей для всех людей Тайлера, а потом призовут мировое сообщество разгребать их дерьмо. Но мировое сообщество согласится их признать только в том случае, если рэбелы объявят о разоружении своих банд. Не просто объявят, а начнут разоружаться. Публично покаются и уничтожат свои арсеналы. Сожгут, расплавят или пустят под каток.

Я рассказывал об этом Журавлеву и отчетливо представлял себе, как это будет. Центральная площадь Монровии, а еще лучше, огромный стадион, мимо которого вдоль побережья к югу идет главная дорога Либерии. Играет музыка, повсюду полощутся либерийские флаги и мелькают голубые кепки миротворцев с кокардами Объединенных Наций. Нестройные ряды бывших повстанцев движутся вдоль трибун, сваливая на поле все то оружие, с которым они пришли на это действо под аплодисменты зрителей. И всякий раз, когда очередной боевик бросает свой пулемет или гранатомет в центр поля, аплодисменты становятся сильнее. Прощай, оружие!

Какой-нибудь серьезный офицер из иностранцев, швед, а, может быть, пакистанец, делает записи в своем журнале и время от времени просит в нем расписаться и некоторых рэбелов, неизвестно по какому принципу отобранных из толпы. Ну, а потом самое главное. На футбольное поле выезжает тяжелый каток и переминает под собой всю эту коллекцию вороненого металла.

- Но в действительности разоружаться боевики не хотят. И не будут. В такой стране, как Либерия, все очень быстро меняется. Тот, кто остается безоружным, в любой момент может проиграть. Это разоружение нужно европейцам и американцам, которые жуют гамбургеры перед телевизорами. Ну, и людям, которые заказали эту войну и теперь оплачивают ее. Наблюдая за ней, благодаря тебе и таким, как ты, Сережа.

Журавлева передернуло. Я подумал, ему не понравилось мое отношение к журналистам. Некоторое время спустя я узнаю, что в моей фразе был гораздо более глубокий смысл, который был непонятен мне самому, но понятен Сергею. Я сделал паузу. Хотелось затянуться сигаркой, но мои карманные запасы давно истощились, а курить дрянь я не мог.

- И вот тут очень кстати будет мой металлолом. После взятия Монровии рэбелы сдадут Симбе свое оружие, а вместо него получат мой хлам. И отнесут его на лобное место. Где под радостные крики мирового сообщества бросят железо под пресс. А свое, исправное, пристрелянное, почти новое, спрячут в надежных местах. На всякий случай.

- И будут поливать огороды маслом, - тихо добавил журналист.

- И будут поливать, Сережа, но только централизованно, по команде, - я со своей стороны сделал уточнение.

Загремел замок на воротах. Створки снова заскрипели, открываясь внутрь. Появилась рука Крейзибулла. В руке была бутылка виски.

- Пейте, ребята! Ничего другого от малярии я не нашел.

Две собачки на этикетке, черная и белая, весело глядели на меня, словно обещая, что сегодня моя кровь москитам не понравится.

- Спасибо, дружище, - я взял виски и пожал руку “генерала” в знак благодарности.

Все-таки хорошо, что среди местных мусульман так редко встречаются фундаменталисты. Вечер нескучно перешел в ночь, а затем ночь превратилась в рассвет. Я встретил его со смутной надеждой на то, что в сценарии этой войны возможны изменения. Мне удалось хорошенько рассмотреть руку Крейзибулла. И я увидел на ней кольцо с бриллиантом. Сомнений не оставалось. Это был мой перстень из Кандагара.

Шасси самолета уверенно коснулись железных плит. Пилот идеально выполнил посадку. Он плавно сбросил скорость, чтобы самолет не подскочил при касании. Не поймал “козла”, как говорят летчики. Я был уверен, что в командирском кресле Плиев.

Самолет подкатился к краю взлетки. Двигатели замолкли. Рампа открылась.

- Иваныч, это самоубийство! - такими были первые слова Казбек, как только он вышел из кабины “Ила”.

- Я сразу понял, что здесь мне полный “халас”! - мирное арабское слово, означающее “конец”, в исполнении Плиева прозвучало, как русское, рифмующееся со словом “конец”. Казбек был типичным кавказцем. Сначала ругался, и только потом объяснял причину своего недовольства. Впрочем, в этом случае я бы и сам поступил так же.

- Я, еще когда делал круг, сразу понял, что здесь что-то не так, - объяснял он, немного охладев. - Ну, посмотри сам. Здесь не будет тысячи пятисот метров. От силы тысяча четыреста. Как я буду взлетать?

Мне сказать ему было нечего.

- Уж лучше бы грунтовка была! - продолжал возмущаться Плиев.

Самолет стоял у самого края полосы. Плиты обрывались ломаной линией. За ней была глинистая поверхность, вся в буграх и трещинах, как высохшее болото.

- Сколько тебе надо для взлета? - спросил я Казбека.

- Тысячу пятьсот, как будто сам не знаешь, - ответил тот.

Я оставил его и бросился искать Симбу. Особого труда это не составило. Командир повстанцев стоял возле терминала, прижимая к уху трубку спутникового телефона. Выражение лица Симбы было озабоченным и сосредоточенным. Время от времени он произносил одну и ту же фразу: “Yes, sir” Человек, с которым говорил главный рэбел, наверняка стоял выше него на партизанской иерархической лестнице. Но, в таком случае, кто бы это мог быть?

Увидев меня, Симба прервал разговор, извинившись перед невидимым собеседником.

- Я не буду разгружать самолет! - заявил я Симбе.

- То есть?

- Я не буду разгружать самолет, потому что он не взлетит.

- Все равно не понял.

Мне понадобилось не очень много времени, чтобы объяснить Симбе, в чем суть проблемы. Для того, чтобы пустой “Ил” взлетел, необходимо как минимум полтора километра взлетной полосы. Здесь же было от силы тысяча четыреста метров пригодной для взлета дорожки. Иными словами, самолет не сможет подняться в воздух.

- Это я понял, мистер Шут. Я не понял другое, - спокойно улыбнулся Симба. - как это Вы помешаете нам разгрузить этот борт. Какая Вам теперь разница? Хоть пустой, хоть полный, он все равно не взлетит.

Он был прав.

- Послушайте, мистер Симба! Командир экипажа Казбек Плиев. Он осетин. Это о чем-нибудь Вам говорит?

Симба отрицательно качнул головой.

- Осетин, кавказец. - продолжал я. - А кавказцы не боятся смерти. Если Вы попробуете разгрузить самолет, он подорвет его вместе с собой.

Симба задумался. Конечно же, я блефовал. Но на африканца это произвело впечатление. Похоже, он мне поверил.

- Кто Вам сказал, что аэродром пригоден? - переспросил меня Симба. Ну, точно, поверил! По его лицу было заметно, что он принял очень серьезное решение.