Андрей Цаплиенко - Экватор. Черный цвет & Белый цвет

- А тут Вы помогли, мистер Эндрю, - улыбнулся командо. - Зарядили мне так, что я секунд на десять вырубился. Вот рэбелы и посчитали меня мертвым. Ну, разумеется, те, кто был в курсе, вовремя оттащили меня в лес, от стрельбы подальше. Жалко, отобрали вы у меня тот золотой кулон.

- Не отобрал, а вернул, - рассердился я. - Я думаю, так, как ты рассказал, не бывает.

- Бывает, мистер Эндрю. На войне все бывает, Вы же сами это знаете.

Я, все же, не очень ему доверял. Но, впрочем, его рассказ многое объяснял. За исключением некоторых незначительных деталей. Которые рассказчик добавил сам, без наводящих вопросов.

- А, знаете, как мы с Крейзибуллом рассчитались? - усмехнулся Суа Джонсон. - Вот это действительно был высший класс. Я сунул ему чек на тридцать тысяч и перстень русского летчика.

Меня слегка передернуло.

- Экономия налицо, по чеку ему не заплатили бы и гроша, - продолжал Суа, ну я перебил его.

- Какой такой перстень русского летчика?

- Того самого, - нагло улыбнулся коммандо. - Который взлетел и тут же разбился. Ракета фьюить! Самолет хрясь! Помните?

Я помнил. Я об этом ни на минуту не забывал. А Джонсон, переведя взгляд с дороги на меня, продолжал терзать мои слабые нервы.

- Я же не зря потом в этом болоте ползал. Нашел самолет. Нашел пилота. И снял перстень с пальца. Вернее, вместе с пальцем снял. Так что никаких особых вложений. А вместе с тем Симба отныне угрозы не представляет.

Он явно дразнил меня. Но я постарался держать себя в руках и ухватился за странную мысль, внезапно промелькнувшую в глубине сознания. Вот ведь какое совпадение. Левочкин отобрал у меня алмаз. И тут же был сбит. Крейзибулл красовался с моим камнем. И печально закончил, не дотянув считанных метров до спасительных позиций Тайлера. Теперь мой перстень вернулся ко мне. Говорят, что алмазы сами себе выбирают хозяина. Если это так, то мне бы радоваться. Но я, наоборот, почему-то испугался. Я вспомнил полуоторванную черную руку Крейзибулла, которая, агонизируя, то сжималась, то разжималась.

Рука этого афганца Дуррани, человека, подарившего мне алмазный перстень, тоже была почти черной. От солнца и несмываемой афганской грязи. Дуррани, передав мне бриллиант, умер на рябом, в потеках масла, железном полу грузового самолета неверных. Интересно, чья теперь будет очередь?

“Нет, нет, это невозможно,” - возмутился я про себя, - “что значит “чья очередь”? И кто это вообще сказал “очередь”?!” Я инстинктивно посмотрел на водителя. Джонсон крутил баранку, переключив внимание с меня на проселок. Больше здесь никого не было. Перстень по-прежнему лежал у меня в кармане джинсов. Сквозь платок, в который я его замотал, он несильно давил мне на бедро. В кармане ему вполне удобно, подумал я, но надо при случае вернуть его на палец. На привычное место, так сказать.

Дальше мы ехали молча. Никаких улиц здесь не было. Около получаса мы петляли по незнакомому району Монровии. Мимо нас мелькали глинобитные заборы. Полуголые ребятишки, завидев наш тарантас, прекращали пинать мяч и глазели на нас. Вскоре машина остановилась возле неприметного строения, и навстречу нам вышла она. Та, ради которой я рвался через линию фронта. Маргарет.

“Как нам поступить с этим человеком?”

“Я вижу два варианта. Один - показательный процесс. Другой - закрытое дознание. Все зависит от того, какие цели мы перед собой ставим. Глобальные или локальные.”

“Ну, глобальных целей у нас уже не осталось. В Ираке вопрос решен. В Колумбии решается. Нужно разве что уточнить некоторые детали. К сожалению, без этого человека мы ничего не сможем сделать в этом направлении.”

“Тогда вот что. В любом случае мы его достанем. А уже потом будем принимать окончательное решение.”

Два человека. Один чуть постарше, другой помоложе. В серых неброских костюмах. В кабинете с большими, во всю стену, окнами зеркального стекла, сквозь которые виден многоэтажный мегаполис. Правильные параллели и перпендикуляры улиц, затерявшиеся в лесу небоскребов. Знакомый вид, растиражированный сотнями фильмов.

“Но как вы до него дотянитесь? В Монровии он недосягаем. По крайней мере, в ближайшее время,” - это сказал тот, который постарше.

“Да, в Монровии недосягаем. Но у меня есть все основания думать, что вскоре он покинет Монровию,” - обнадежил собеседника тот, который помоложе.

“Покинет Монровию? Я не спрашиваю, как. Я спрашиваю, куда.”

“Абиджан.”

“Абиджан?”

“Да, Абиджан. У меня есть твердое убеждение, что ждать его следует именно там.”

“На чем базируется ваше убеждение?”

“На тщательно собранных нами данных.”

Вот так, должно быть, эти двое за тысячи километров от жалкой африканской лачуги обсуждали мою участь. О разговоре я не знал. А если бы и узнал, то что это могло изменить в моей судьбе? Мне очень хочется, чтобы конец разговора был примерно таким:

“Послушайте, а не положить ли нам с прибором на этого парня? Пусть себе барахтается в джунглях.”

“То есть как “положить с прибором”? По какой причине?”

“По причине того, что без него жизнь станет скучной.”

Но этой части диалога не существовало. Двое в серых костюмах, конечно, ничего подобного не говорили. На самом деле, разговор, запустивший маховик моей судьбы, был еще короче.

- Мики, Мики, Мики, - бесконечной скороговоркой я шептал ее странное имя. Она крепко и нежно прижимала мою голову к груди и слизывала слезы восторга, неожиданно побежавшие по моим щекам. Я срывал с нее длиннополую африканскую рубаху и целовал ее в ложбинку возле ключицы. В один момент в этой ложбинке для меня сошлась вся Вселенная. Я был в самом центре мироздания, растворяясь в невероятно сладком запахе ее тела, в бархатных касаниях ее кожи и в глубоких стонах, поднимавшихся с самого дна мира. “Микимикимики,” - шептали мои губы все быстрее и громче. “Энди-и-и,” - протяжно вырывалось из полуоткрытого рта Маргарет. У меня уже закончилось дыхание, когда я услышал, как взлетает вверх, к верхушкам пальм, это ее “-диии!”, и падает вниз, изможденным выдохом утоленной, наконец, жажды, недоговоренный звук моего имени. Мне хотелось закрыть глаза и открыть их через тысячу лет. И снова увидеть себя на ее черной груди. Влажной от моих бессмысленных слез.

Мы долго лежали с ней на жесткой бамбуковой кровати, укрывшись цветной простыней. Когда глаза привыкли к темноте, я разглядел, что в пустой комнате, кроме нас, находился еще один человек. Он сидел возле двери на деревянном стуле с кривыми ножками и, положив, как прилежный ученик, руки на колени, глядел на нас из полумрака.

- Какого хрена? - спросил я грубо незнакомого наблюдателя. И, действительно, что это за дикарство: бесстрастно наблюдать, как двое людей предаются страсти. Но человек не ответил. Может, это не человек вовсе?