Андрей Цаплиенко - Экватор. Черный цвет & Белый цвет

В это время Сергей Журавлев в обнимку с сумкой спал в кузове пикапа. Сумка была полупустой. Сергей настоял на своем и отдал либерийскому коллеге весь отснятый материал. Все-таки, странный он, этот парень из Москвы.

Машина урчала на холостых оборотах. Джонсон не выключал двигатель. На то была вполне понятная причина. Замок зажигания на панели был сорван, оттуда, где он должен был находиться, торчали два проводка, замыкая контакты которых Суа приводил стартер в движение. А возиться лишний раз с зажиганием в порту, где в любой момент могли появиться грабители, понятное дело было не с руки. Суа предпочитал находиться в постоянной готовности, чтобы в любой момент рвать отсюда когти.

- Мистер Эндрю, нам нужно хорошо подготовиться, - спокойно сообщил мне Джонсон, глядя, как худой длиннорукий рабочий выводит белой краской на корме корабля латинские буквы “Mezen”. - У нас должно быть с собой оружие. До парохода я вас всех доставлю в целости и сохранности. Но в море мы будем беспомощны. Любой катер боевиков или пограничников, смотря кто на на наткнется, разделается с нами.

Рабочий, не обращая на нас внимания, продолжал выписывать незнакомое слово.

- Суа, вот что я скажу, - ответил я, подумав. - Сейчас я в роли груза, а груз права голоса не имеет. Но нужно понимать, что первый же пограничный наряд в соседней стране устроит досмотр, найдет оружие и посадит нас в зиндан на неопределенное время.

- А что нам мешает выбросить за борт стволы, как только мы пройдем опасный участок? А, мистер Эндрю?

Ну, что ж, он был прав. Да и вообще, пусть операцию планирует Суа, а мне в его дела сейчас не стоит вмешиваться. Ему заплатили за работу, и он ее делает так, как считает нужным. А мне следует расслабиться до самого Абиджана.

Абиджан. Это слово для меня звучало сейчас, как музыка. Абиджан мне казался воротами в новый мир, через которые я должен войти со своей женщиной так, как император въезжал со своей добычей в Рим. Абиджан, конечно, далеко не Рим. Этот город в соседней Республике Кот д'Ивуар, по-русски Берег Слоновой Кости, мало чем отличался от африканских мегаполисов. Те же трущобы и бидонвили, построенные из обрывков жести, фанерных контейнеров и старого брезента, обложившие город по его немалому периметру. Те же разбитые оранжевые такси, рассекающие ночь, несмотря на комендантский час и автоматные выстрелы полицейских. Грязное море. Берег, усеянный тухлой рыбой и мусором. Пытливые взгляды местных клошаров: “А чем у этого белого можно поживиться?”

Но было в этом городе и что-то иное. Достоинство, что ли. Урбанистический нарциссизм населенного пункта, в центре которого красовался район небоскребов. Стеклянные башни громоздились на самом высоком холме, который местные всегда называли Плато, и от этого казались еще выше. Трущобы почти вплотную подбирались к Плато, но никогда не переходили воображаемую границу между бедностью и богатством. Раньше мне безразличен был этот город. Но сейчас я понимал, что Абиджан это единственное спокойное место, где я могу отлежаться, осмотреться и начать новую жизнь. И от понимания этого факта у меня проснулись сентиментальные чувства к малознакомому и совсем чужому городу небоскребов и трущоб. Я почти полюбил его. Мы с Джонсоном смотрели на “Мезень”, но каждый из нас видел разное. Он - усталых рабочих на борту корабля. Я - гавань в лучах заходящего солнца и черные спокойные силуэты домов над розоватой бухтой.

Я остался в порту, а Джонсон уехал за Маргарет. Эту ночь мы решили провести на борту “Мезени”. Перед тем, как уехать Суа снес тяжеленное тело пьяного Сергея в капитанскую каюту. Я помогал ему в его нелегкой работе. Свалив журналиста на полосатый матрац, я посмотрел на здоровяка-коммандо. Лицо Джонсона, словно вырубленное из черного дерева, покрылось испариной.

- Жарковато сегодня, - улыбнулся он мне. Я в ответ понимающе кивнул.

Джонсон привез Маргарет, когда уже стемнело. Я сидел на палубе, слушал шелест волн и негромкий разговор рабочих, сбившихся на носу парохода. Рабочий день закончился, и люди расслабились. Домой никто уходить не собирался. В основном, потому, что идти было некуда. У Григория работали мужики из ближайших деревень, которые, как известно, были заняты повстанцами. А через линию фронта как-то неудобно ходить на работу и с работы. Они притихли, как только услышали шум двигателя. “Кто бы это мог быть?” - испуганным молчанием спросила у темноты компания на носу “Мезени”.

- Эй, вы, а ну, сюда! - ответила темнота голосом Джонсона.

Рабочие почти мгновенно соскользнули с корабля на пристань и схватились за разнокалиберные ящики, пакеты и мешки, которые коммандо привез на своем джипе.

Я остался сидеть на палубе. Она неровно гудела от топота ног. Я не слышал, как на борт поднялась Маргарет, но внезапно почувствовал, как по моей спине забегали мурашки. Это ее теплое дыхание коснулось моей шеи. А потом я ощутил нежный и жгучий поцелуй у себя на затылке. Две женские ладони легли мне не плечи и быстро, украдкой, сбежали вниз по груди, пробравшись под распахнутый ворот рубашки. Мышцы тела напряглись и снова расслабились. Мне почему-то стало неловко оттого, что рубаха была, мягко говоря, несвежей. Хотя до этого мой грязный вид меня нисколько не беспокоил.

Маргарет села рядом со мной и положила голову на плечо. Мы молчали, слушая море и отрывистые команды Джонсона вперемежку с топотом натруженных ног. Время от времени со стороны реки Святого Павла доносились отдельные выстрелы. Всякий раз, заслышав стрельбу, рабочие замирали на мгновение, а потом с удвоенной энергией принимались таскать груз Джонсона.

- Осторожнее, парни! - кричал он. - Кто повредит упаковку, останется без зарплаты!

“Кричит, как хозяин,” - подумал я.

Настоящая хозяйка, купившая этот корабль вместе с капитаном, Джонсоном и рабочими, сидела, прижавшись ко мне. Надо сказать, что и я теперь был чем-то вроде ее имущества, полученного в результате сомнительной и рискованной торговой сделки. Ее левая рука выбралась из-под рубашки и прошлась по моей короткой бороде.

- Там жратва, - сказал Суа, понизив голос. - Если мы с ними не поделимся, нам кранты. Они сдадут нас. В городе голод, а у нас полный трюм продуктов.

- А если поделимся, они сожрут все, что у нас есть, - заметил я.

- Что бы Вы сделали, Суа, если бы были капитаном? - спросила его Мики.

Джонсон улыбнулся и хмыкнул, мол, неужели не ясно:

- Я бы всех их пустил в расход.

Он произнес это отчетливо, но тихо, так, чтобы рабочие не услышали ни слова.

- Не сомневаюсь в этом ни минуты, - жестко отрезала Мики. - Скажите, Джонсон, а где мой джин? Тот, который я вывезла из “Бунгало”, помните?

- Как не помнить, - виновато объяснил Джонсон. - Вот он, в коробках. Уже занесли на борт.