Чарльз Фрейзер - Холодная гора

— Он еще жив, — сказала она.

Она запахнула на Стоброде одежду, потом перевернула его, чтобы осмотреть, и обнаружила, что в него попали три пули. В руку, которой он держал смычок. В мякоть бедра у тазовой кости. И самая серьезная рана — в грудь у соска. Эта пуля раздробила ребро, задела верх легкого и застряла в мышцах спины над лопаткой. Под его кожей в этом месте был синий комок размером с яблоневый дичок. Пока Руби переворачивала Стоброда и осматривала, он не пришел в сознание и не издал ни единого стона.

Руби собрала растопку и наструганные щепки от сосновой ветки и чиркнула спичкой. Когда огонь разгорелся, она подержала лезвие своего самодельного ножа в пламени. Затем сделала разрез в спине Стоброда; он по-прежнему не издал ни звука и не приоткрыл глаза. Из пореза потек скудный ручеек крови, как будто в Стоброде так мало ее осталось, что хватило только на эти несколько капель. Руби просунула в разрез палец и исследовала рану, пока не выудила пулю. Протянув руку, она вручила Аде пулю, которая напоминала комок сырого мяса.

— Иди вымой ее, — сказала Руби. — Когда-нибудь он захочет на нее взглянуть.

Ада направилась к ручью. Она опустила руку в воду, позволяя течению струиться между ее сомкнутых пальцев. Вытащив пулю, она посмотрела на нее — свинец был чистым, серым. Пуля, пройдя через тело Стоброда, сплющилась и приобрела форму гриба с маленькой расколотой шляпкой. Однако ножка ее была не тронута, на ней по-прежнему были видны три винтовые нарезки, сделанные для того, чтобы процент попадания в цель был выше.

Ада вернулась к выступу и положила пулю рядом со скрипкой. Руби завернула Стоброда в одеяла; костер горел до высоты колена.

— Ты оставайся здесь и вскипяти воду, — сказала Руби Аде и направилась в лес.

Ада видела, как она ходит среди деревьев, опустив голову и положив лопату на плечо, в поисках целебных корней, которые она могла узнать только по сухим стеблям и листьям, торчащим из снега. Тем временем Ада установила камни вокруг костра, пошла к лошади и достала котелок из мешка. Она наполнила его водой из ручья и поставила на камни. Потом она сидела и смотрела на Стоброда, который лежал как мертвый. О том, что он жив, можно было узнать только по едва заметному шевелению куртки на груди. Ада думала о тех сотнях мелодий, которые он мог играть. Где они сейчас и куда денутся, если он умрет?

Когда час спустя Руби вернулась, ее карманы были полны всякими корешками, которые могли оказаться полезны и которые она смогла разыскать — коровяк, тысячелистник, лопух, женьшень. Но она не нашла желтокорень, который был необходим больше всего. Эта трава стала редкой в последнее время, ее все труднее найти. Руби опасалась, что люди теперь стали такими, что не заслуживают лечения, поэтому желтокорень от омерзения исчез. Она обдала кипятком корни коровяка, тысячелистника и лопуха, приложила их к ранам Стоброда и перевязала полосками, отрезанными от одеяла. Затем заварила лечебный чай из корней коровяка и женьшеня и влила ему в рот, но горло у него, похоже, свело, так что она не могла точно сказать, попала жидкость ему в желудок или нет.

Через некоторое время она произнесла:

— Мы слишком далеко от дома. Живым нам его туда не дотащить. Перевозить его можно будет только через несколько дней. Я не удивлюсь, если выпадет еще больше снега. Нам нужно найти убежище получше.

— Может, вернемся к тем камням, где мы ночевали? — спросила Ада.

— Нет, это не подходит. Там нет места, чтобы готовить и ухаживать за ним. Я знаю одно убежище. Если оно еще цело.

Ада и Руби оставили Стоброда лежать на земле, а сами срезали длинные шесты, чтобы сделать из них волокушу. Они связали шесты и несколько веток поперек в виде решетки и впрягли в это сооружение коня. Затем перенесли Стоброда через ручей на одеялах, положили его на волокушу и направились к развилке; волокуша стала подскакивать на каждом камне и корне. Им пришлось отказаться от своего первоначального намерения, так как стало ясно, что при таком передвижении раны откроются. С помощью веревки женщины подняли Стоброда на спину коня и медленным шагом двинулись дальше.

Небо, плоское и серое, нависло над их головами так низко, что казалось, можно было дотянуться до него рукой. Дул пронизывающий ветер, и вскоре снова посыпался снег. Поначалу он шел большими, как гусиный пух, хлопьями, затем стал мелкими и сухим, как пепел. Когда снег перестал, все вокруг них затянуло густым туманом, и единственное, что можно было понять, — день подошел к концу, и наступил вечер.

Они шли молча, лишь Руби произнесла: «Сюда», когда они повернули к развилке. Ада не представляла, какой дорогой они идут, так как давно уже потеряла направление и не знала, где север, а где юг.

Когда они остановились отдохнуть, конь стоял, опустив голову, усталый и несчастный, изнуренный тяжестью, которую нес, и разреженным воздухом высокогорья. Ада и Руби смели снег с коряги и сели на нее. Они ничего не видели в тумане, кроме стоявших поблизости деревьев. Однако, судя по разреженному воздуху, они поднялись на хребет и вокруг них было открытое пространство. Ада съежилась под пальто, стараясь не думать о том, каким будет следующий день и где они проведут ночь. Стоброд лежал на спине лошади совершенно неподвижно.

Пока они отдыхали, из тумана появились два сокола, с шумом рассекая воздух. Они летели навстречу порывистому ветру и, чтобы их не сносило, взмахивали крыльями коротко и резко. Птицы пронеслись мимо Ады так близко, что она слышала свист ветра сквозь их перья. Стоброд очнулся и поднял голову как раз в то мгновение, когда птицы пролетали мимо, он озадаченно проводил их взглядом, пока они не скрылись в тумане. Струйка крови стекала по его подбородку от угла рта, тонкая, как порез от бритвы.

— Дербник, — сказал он, словно название птиц, произнесенное вслух, могло помочь ему обрести способность двигаться.

Он с усилием завозился и, казалось, хотел сесть верхом, поэтому Руби помогла ему. Но как только она его отпустила, он повалился вперед, ткнувшись лицом в холку Ралфа. Глаза Стоброда были закрыты, руки вытянуты вперед, пальцы ухватились за гриву коня, ноги болтались под круглым животом Ралфа. Руби вытерла струйку крови с его подбородка рукавом пальто, и они двинулись дальше.

Почти целый час они шли вниз по крутому склону, и Аде показалось, что они спустились в долину, хотя она не видела вокруг ничего, что могло бы подтвердить ее догадку. Они пересекли какую-то низину; по обеим сторонам тропы, на уровне лица, росли кусты малины. Спустившись на дно долины, они набрели на пруд со стоячей темной водой. Он выступил из тумана, как будто в земле вдруг раскрылась яма. По берегам росли пучки сухой побуревшей травы, лед запекся вокруг них каймой. В центре пруда недвижно застыли три черные утки, склонив головки и касаясь клювом груди. Ада подумала, что, если бы она писала книгу о символах, это озеро символизировало бы страх.