Ёсио Мори - Сокровенное желание

— Он поссорился с Хироси. Ни мамы, ни меня не было дома. Когда я пришла, бумажные цветы, растоптанные, валялись по всему полу. Хироси уже ушел, а Кунио, укрывшись с головой одеялом, плакал.

Я рассказывала, глядя на сестру, стоявшую ко мне спиной.

— Какой жестокий! И сам нищий, и как вы будете жить, не подумал, — сердито проговорила сестра, то и дело останавливаясь и поднимая стоявшие под ногами коробки с шариками, чтобы вставить их в автоматы. Потом спросила: — Ну а куда он ушел, ты не знаешь?

— Не знаю.

— И друзей-то у него нет. Куда же он мог уйти — один, такой больной?

Сестра опять торопливо зашагала вперед, я — за ней. Она все время вертела головой направо и налево, следя за автоматами.

— Я недавно послала деньги. Вы получили?

— Да, получили. Ты, сестрица, просто спасаешь нас каждый месяц. Мама всегда так радуется.

Я заметила, что в автомате рядом со мной шарики не двигаются, и отошла, пропуская сестру.

— Маме тоже достается, — вздохнула она, снова устремляясь вперед.

— С прошлого месяца на шахте ползарплаты стали давать талонами. И Хироси, и мама получают теперь только половину денег.

— Делают из нас дураков! Ведь на талоны можно покупать только на распределительном пункте.

— Конечно. Вот все и бегут туда. Оглянуться не успеешь, как рис и крупу уже раскупили; и всегда очередь. А ведь овощи и рыба портятся быстро…

— Разве на эти талоны проживешь?

— Мама тоже так говорит. И на другую шахту не переедешь — сейчас везде плохо.

— Верно.

— Третий ряд — номер два, третий ряд — номер два, — послышалось в динамике.

Сестра резко обернулась, оттолкнула меня и побежала к автомату, в котором горела красная лампочка. Она покрутила ручку, привстала на цыпочки и сказала клиенту, высунув голову из-за автомата:

— Извините, автомат не работает.

Когда я подошла к ней, она грустно засмеялась:

— Не дают спокойно поговорить, да?

— Наверно, тебе тяжело целый день ходить взад-вперед в этой теснотище? — спросила я.

— Тяжело-то тяжело, да уж лучше, чем прислуживать кому-то. Правда. Ты ведь весной заканчиваешь школу, да? — Она посмотрела на меня. — Куда пойдешь работать?

— Хочу поступить ученицей в ателье европейского платья, — выпалила я. Это была моя давнишняя мечта.

Сестра ласково улыбнулась:

— Так ты станешь портнихой? Это хорошо. Тебе это подойдет — ты аккуратная и руки у тебя золотые.

— Третий ряд, третий ряд, — взывал динамик.

Сестра обернулась. Красного огонька нигде не было видно.

Она поднялась на цыпочки и посмотрела на мужчину с микрофоном. И я тоже приподнялась следом за ней. Повернувшись к нам всей своей неказистой фигурой, он приветливо улыбнулся, потом что-то негромко сказал сестре и бросил какой-то пакетик.

— Тебе, Сэцуко, — протянула мне его сестра. Это была шоколадка.

— Чего это он?

— А я говорила, что сегодня ко мне приедет сестренка, вот он и припас ее для тебя.

— Почему? — удивилась я.

— Наверное, хотел сделать мне приятное, — немного важничая, пояснила сестра, но, увидев мои удивленные глаза, хихикнула и добавила: — Понимаешь, я ему нравлюсь.

Я посмотрела на зардевшееся лицо сестры. Носик у нее был прямой, удивительно красивый. Глаза счастливо сияли.

— Сестренка, и тебе он нравится? — спросила я.

Она повернула ко мне лицо, улыбнулась одними глазами и сказала:

— Нет. Мне вообще не нравятся такие мужчины.

И сестра, словно актриса на сцене, к которой прикованы все взоры, царственной походкой заскользила по тесному пространству.

Она подождала, пока я догоню ее, и горделиво добавила:

— Не хочу связываться с таким неудачником! Мне нужен человек состоятельный и порядочный. Моя мечта — выйти замуж за богатого, пусть мать порадуется. Ну сколько можно жить в нищете? Вот о чем я думаю, Сэцуко.

— Да-а, — пробормотала я, запнувшись. И подумала: а захочет ли богатый, порядочный человек жениться на нищей девушке, которая даже школы не закончила, но, встретившись с серьезным взглядом сестры, которая, конечно, и сама понимала это, я ничего не смогла ответить.

Я училась в девятом классе, и оставалось всего несколько дней до начала зимних каникул. Однажды вечером, вернувшись домой, я застала мать понуро сидящей у порога.

С утра она ходила перебирать уголь, но, видно, уже давно пришла — на ней была ее обычная шерстяная накидка, серые брюки и недавно купленные деревянные гэта. Не двигаясь, она мрачно смотрела на свои ноги; казалось, она сидит так уже много часов.

— Что случилось? — Я заглянула ей в глаза.

Мать медленно подняла голову, будто преодолевая неимоверную тяжесть, и с трудом проговорила:

— Кунио нашелся…

— Что? Где?

— На шахте Тауэ в Югэте, — нервно ответила мать, теребя свои прямые, рассыпающиеся волосы.

Ей было только сорок пять, но, измученная бедностью, она казалась лет на десять старше. Сидя без сил у порога, она была похожа на старуху, сгорбленную от работы на шахте и шитья.

— Он что, работал в шахте? С таким здоровьем?!

— Да. И вот, свалился. Начал харкать кровью. Этот неслух, — ворчливо сказала мать.

— Харкает кровью? Это серьезно? Ты ездила к нему? — испуганно спросила я.

— Ездила. На этот раз выкарабкался.

— Он в больнице на шахте Тауэ?

— Да разве там есть больница? На этой-то шахте!

— А где же он?

— В городской больнице. Но он там недолго пробудет. Его надо перевозить в туберкулезную больницу.

— А где есть туберкулезная больница?

— В Иидзуке. Больница Кахо в Иидзуке.

— Нам нужно будет ехать в Иидзуку?

— Не знаю. Может, они сами его перевезут.

— Значит, туберкулез…

Я присела рядом с матерью и вздохнула.

— Деньги! Нужны деньги! — закричала вдруг мать.

Я посмотрела на нее с испугом — уж не сошла ли она с ума? Взгляд у нее остановился, пересохшие губы дрожали.

— Мамочка! — я крепко сжала ее руку.

Она пришла в себя, поморгала и глубоко вздохнула.

— Надо придумать, где взять деньги, — упрямо повторила она. Потом с трудом поднялась.

— Куда ты? — спросила я, тоже вставая.

Мать посмотрела на меня отчаянным блуждающим взглядом:

— Хочу сходить к Таминэ.

— Не ходи к Таминэ, он ведь сдерет огромные проценты. — Я испуганно схватила мать за рукав.

— Пусти. Ерунду ты говоришь.

Она сердито посмотрела на меня, вырвалась и ушла.

Я закрыла за ней дверь и вошла в пустую комнату. Старший брат работал во вторую смену и был в шахте, младший бросил дома портфель и пошел гулять.

Дом не отапливался и совсем промерз. Слышно было, как у соседей играет радио: доносилась «Песенка погонщиков».

Я взглянула на дырявые татами. Раньше здесь, у алтаря, лежал футон, на котором спал Кунио. От лекарств и чая на полу остались черные пятна. Ясно вспомнился брат, тихо сидевший в углу и мурлыкавший себе под нос, мастеря цветы.