Николай Дежнев - Дорога на Мачу-Пикчу

От кромки воды подножье горного массива отделял широкий пляж. Утыканный здесь и там сорвавшимися с вершин камнями, он напоминал щербатый рот старика. У низко нависшего над водой причала начиналась устланная каменными плитами дорога, она вела… Не было сил смотреть, я закрыл глаза. Великий Роден со скульптурной группой «Врата ада» был плохим провидцем. Как художник он все идеализировал, на самом деле вход в преисподнюю представлял из себя обычную пещеру, озаряемую то и дело мрачными всполохами красного огня. Рядом с черной дырой, на манер сторожевой будки, торчал одинокий осколок скалы. Не пели птицы. Солнце на сером небе казалось размытым пятном. В мертвенно тихом воздухе висел едва различимый низкий рокот.

Харон, тем временем, подвел лодку к берегу и на доски настила начали выходить согбенные фигуры грешников. Строясь по несколько человек в ряд и тяжело переставляя ноги, они вступали на камни тянувшейся через песчаный пляж дороги. Глядя на этих несчастных, я понял, что имели в виду отцы церкви, когда говорили о последнем пути. Зрелище было тягостным, но оторвать от него взгляд оказалось выше моих сил…

Наверное, я долго бы еще стоял столбом, если бы дядюшка Кро меня не окликнул:

— Эй, Дорофейло, ты что там застрял? Помрешь, тогда и насмотришься! Старик, когда первый раз увидел, а стариком он тогда еще не был, тоже замер, будто громом пораженный. Ну а потом — лиха беда начало — пообвык, бывало на ту сторону и не взглянет. Сделает свое дело и был таков!

С трудом сглотнув, я начал спускаться.

— Всяк живущий войдет во врата ада, такая вам выпала судьба, — продолжал крокодил назидательно, наблюдая, как я сползаю вниз вместе с пластом песка. — Те, кому дорога в рай — а их, прямо скажем, можно перечесть по пальцам — заглядывают туда, как на экскурсию, посмотреть, чего им удалось избежать праведной жизнью, ну а остальным приходится задержаться…

Оказавшись рядом с аллигатором, я поспешил опуститься на землю. В горле стоял ком, руки дрожали:

— Ты… ты был там?..

Несмотря на то, что я стихийно перешел на «ты», дядюшка Кро меня не одернул. Понимал, хвостатый гуманист, что мне не до этикета:

— Крокодилам, Глебаня, в преисподнюю вход заказан! Слухов о том, что там происходит, хоть отбавляй, а толком никто ничего не знает. Я и сам могу рассказать одну историю, — бросил он на меня испытующий взгляд и, не дожидаясь согласия, начал свое повествование: — Было это, когда Цербер отлучился по делам, а меня просил присмотреть за хозяйством. Ты ведь знаешь Цербера? Наверняка слышал, это тот самый трехглавый пес, что сторожит врата ада!.. Я сначала отнекивался, мол, не справлюсь, но он настоял. Дело, говорит, плевое. Матрос, говорит, должен быть тупым и исполнительным, всему, что движется, отдавать честь, а что не движется, красить. Вот и ты так: делай, что велено, и никакой инициативы.

Ну вот, лежу, я, значит, себе у камушка при входе в преисподнюю, по сторонам поглядываю, как вдруг откуда ни возьмись идут по берегу два бритых наголо бугая в малиновых, несмотря на жарищу, пиджаках. Как они через Лету переправились не знаю, только несут крюки и веревку. Мне что, я наблюдаю, моя задача никого обратно не пускать, а в ад у нас каждому дверь открыта. Подходят эти двое, привязывают к камню веревку и, вижу, собираются спускаться. А меня любопытство разбирает! Подползаю поближе, спрашиваю что да почему, а они, ребята простые, интеллектом не изуродованные, все, как на духу, мне и выложили. Новый бизнес, говорят, начинаем, хотим наладить VIP туры из России в преисподнюю. Вот, приехали осмотреться и выпить с нужными людьми по стакану. Ты, говорят, папаша, не бойся, и тебе работенка обломится. Наденешь фуражку с позументом, как у адмирала, будешь при входе в ад швейцаром. Деньгами не обидим, на одних чаевых можно озолотиться…

Ну-ну, думаю, валяйте, ребята, а там поглядим! Они и полезли, а я мозгами пораскинул и решил, что не нужны мне их примочки, а тем более чаевые. Большие деньги портят характер, а здесь их, к тому же, и потратить не на что. Мужики же, прикидываю, собираются из преисподней возвращаться, а это прямое нарушение инструкции, отбывающим на тот свет билет в оба конца не положен. Опять же, философски рассуждая, за выполнение этого закона природы кто-то должен отвечать, а кроме меня, вроде бы, некому. Вот я ту веревочку и перекусил, светлая ребятишкам память!

Дядюшка Кро посмотрел на меня с улыбкой, которая тут же увяла:

— Ты чего, Глебаня, такая надутый, или не понял?..

— Почему не понял, понял, чего тут не понять… — пожал я плечами. — Не знаю только, к чему ты мне все это рассказываешь…

— Ну, ты даешь! — фыркнул аллигатор. — Пошутил я, понимаешь, по-шу-тил! Глядя на твою постную физиономию, самому охота сдохнуть! Историю эту сочинил специально, чтобы отвлечь страдальцев от печальных мыслей. Они, пока ждут на берегу очереди сесть в лодку Харона, такого страха натерпятся, что ни живы, ни мертвы… Впрочем, вру — мертвы, конечно, только и их надо пожалеть. Глядят через Лету на врата ада и дрожат мелкой дрожью. Ожидание ужасного всегда страшнее того, что может произойти… а может, между прочим, и не произойти! Тут я подплываю, завожу с ними разговор, рассказываю пару — тройку баек из загробной жизни, они и отходят помаленьку, и начинают улыбаться. А многие пускаются в воспоминания о прожитом. Если хочешь знать, в том, что творится в вашем мире, я самый осведомленный на свете крокодил. Такого, бывает, понаслушаешься, уши вянут. Смердят дела человеческие, Дорофейло, смердят!.. — дядюшка Кро покачал скорбно головой. — Убийства, подлости, прочие паскудства, бесконечная погоня за деньгами — а что в результате?.. Все, как один, толпятся у кромки вод забвения и ни у кого из них я никогда не видел в руках чемодана… — он собрался было улыбнуться, но передумал. — Михаил Юрьевич и Николай Васильевич оттого и поспешили покинуть ваш мир, что надорвали сердце бессмысленностью человеческого бытия. Садясь в лодку Харона, Гоголь обернулся и так прямо и сказал: «Скучно жить на этом свете, господа!». А ваше всё — Александр Сергеевич, он ведь тоже был провидцем! «Пора, мой друг, пора, покоя сердце просит…» — продекламировал аллигатор, утирая огромной лапой набежавшую ненароком слезу. — Покоя, Дорофейло, покоя! Среди метаний жадной до зрелищ, жалкой в своих устремлениях толпы… Ладно, так уж и быть, поделюсь с тобой по дружбе открывшейся мне тайной. Никто из филологов не догадывается, а ведь Пушкин, когда писал про тропу, имел в виду дорогу к вратам преисподней! Пророческое ему было дано видение. Не веришь?.. В оригинале-то во как:

Я прозреваю ад, его врата открыты

Сюда не зарастет народная тропа…

Это только потом, из нежелания пугать читателя, он все переиначил, а чтобы вторая строфа не пропала, вставил ее со свойственным ему юмором в стихотворение о памятнике. Сам подумай, разве стал бы иначе умный человек так превозносить себя! Я не спрашивал, Александр Сергеевич в порыве откровенности мне признался…