Николай Дежнев - Дорога на Мачу-Пикчу

— Зря ты это, откуда мне было знать?.. — заглянул я сбоку ему в морду. Продолжал, но не для того, чтобы подольститься, а восстанавливая справедливость: — Мы с железным дровосеком не очень-то ладили. Расскажи лучше, как ты со стариком познакомился…

Уловка сработала. Кро повернул огромную башку и посмотрел на меня с удивлением:

— Ты называл его железным дровосеком?..

— Ну, да! За глаза. Вообще-то, это прозвище придумала жена…

— Она у тебя наблюдательная! — заметил аллигатор, отдавая Сашке должное.

Насчет того, что «у меня» он, пожалуй, погорячился, но от комментариев я воздержался. Не стоило отвлекать его от темы, иначе мне до вечера не вернуться в деревню. А вернуться надо, соображал я, очень надо! Теперь, когда стало ясно, что со мной произошло, предстояло решить, как быть дальше. Мир, в котором я оказался, по-видимому, мало отличался от привычного, в нем присутствовала все та же сопутствующая человеку на его пути от рождения к смерти неопределенность. Кто мы? Откуда? Камо грядеши? — весь джентльменский набор проклятых человеческих вопросов был в наличии. В первую очередь предстояло вернуться в унаследованный от старика дом, а там уж видно будет. Жизнь мудра, она подскажет. Если, попав в такую переделку, я не потерял здравости ума и твердость памяти, то выберусь отсюда не хуже старика и найду как извлечь из ситуации пользу.

Дядюшка Кро между тем продолжал рассуждать вслух:

— Именно железный дровосек, именно! — поцокал одобрительно. — Я, грешным делом, старика недолюбливал, но имел возможность убедиться, что принципами он не поступится. Уважаю! А впервые увидел его, когда он вовсе не был стариком, а молодым, сильным парнем. Спрашиваешь, как давно это случилось?..

Крокодил глубоко задумался, молчание затягивалось. По-видимому, это был его звездный час и он собирался насладиться им в полной мере:

— Лет, наверное, двадцать тому, как по реке прошел Титаник, а может быть и все двадцать пять!.. Потрясающее, между прочим, зрелище, — дядюшка Кро повернулся к водам забвения, будто ожидал снова увидеть легендарный пароход, — огромный, как гора, сияющий огнями, а на палубе оркестр играет… — и, заметив мое недоумение, с готовностью пояснил: — Народ последнее время мрет, как мухи, вот Харон и не справляется! Поэтому, когда гибнет судно, оно добирается до того берега своим ходом. Не так давно, к примеру, по Лете под Андреевским флагом прошла подводная лодка, так я сам и все, кто был на берегу, не могли сдержать слез. Команда вдоль борта в парадной форме, ребята, как на подбор… — он втянул в себя с силой воздух и мотнул головой. — Ладно, чего теперь говорить! — неожиданно улыбнулся. — Но, бывает, случаются и курьезы. Плыву на днях вверх по реке, а мне навстречу несется на всех парусах пиратский бриг. Пушки на пушечной палубе готовы к бою, на фок мачте развевается Веселый Роджер… Оказалось, шкипер спьяну перепутал и повел корабль вверх по реке в прошлое и только заскочив во времена Аттилы, понял ошибку и теперь возвращается…

— В прошлое, — перебил я рассказчика, — ты сказал: в прошлое? Как это может быть?..

Дядюшка Кро посмотрел на меня укоризненно, но я-то видел, что вопрос доставил ему удовольствие:

— Видишь ли, Дорофейло! — произнес он со значением. — Река забвения, Лета, ее еще иногда называют Стиксом, протекает через все страны и все времена, и течет она из прошлого в будущее…

Поскольку после его слов наступила призванная усилить их эффект пауза, я позволил себе уточнить:

— Не хочешь ли ты сказать, что она течет из вчера в завтра? В таком случае…

— Нет, Глебаня, — помотал головой аллигатор, — не в завтра, а в сегодня, в будущее по водам Леты не попасть! — бросил взгляд туда, где вниз по реке стояла стена из поднимавшихся к небу брызг. Даже в отсутствии прямых солнечных лучей в каплях воды играла цветами радуга. — Слышишь шум?..

Я прислушался. Тяжелый, низкий звук был настолько монотонным, что сам факт его существования не привлекал к себе внимания. Служа естественным фоном нагромождению мрачных скал, он составлял со зловещим пейзажем единую картину. Только теперь я понял, что где-то совсем близко являют миру свою мощь неизвестные мне природные силы.

— Это водопад! Видел когда нибудь Ниагарский? Так вот он, в сравнении с нашим, все равно, что слив в общественном писсуаре. В будущее Лета — низвергается, туда пути нет… — подумав немного, Кро решительно мотнул головой, — совсем нет!

Принялся долго и сосредоточенно возиться, устраиваясь поудобнее в теплом песке. Наконец уложил белесый живот в продолговатую яму и начал, не спеша, свой обещанный рассказ:

— Что ж, вернемся к нашим баранам, а точнее к твоему дяде! Возможно он и раньше сюда заглядывал, но впервые я увидел его спускавшимся по склону в компании одного мужчины… Как бы получше того описать?.. С виду, вроде бы, ничего особенного, среднего роста, в полувоенном кителе без знаков различия и костюмных брюках, но чувствуется, что человек значительный и при большой власти. Лицо спокойное, но угрюмое, держит себя уверенно, по хозяйски — а руки-то!.. — руки в наручниках! Рядом с ним твой дядя выглядел просто мальчишкой, даром что гимнастерка перехвачена портупеей, а в кобуре на боку наган. И тоже сосредоточенный, насупился, шел немного сзади, словно конвоир, и заметно, что был настороже. Я в ту пору нежился в водичке у берега и все прекраснейшим образом видел и слышал…

Аллигатор умолк, морда его чемоданом приобрела выражение глубокой задумчивости, достойной по глубине разве что Сократа. Мировая скорбь на ней, как на палитре художника, соседствовала со свойственной философам отстраненностью:

— От каких же мелочей зависит, порой, человеческая судьба, — произнес он печально, — просто оторопь берет! Да что там человеческая, судьба сотен миллионов! Впрочем, я ведь тебе уже говорил: власть — наркотик, а история — не более чем собрание нелепых случайностей. С чего это только люди взяли, что в мире существует справедливость?..

Вопрос этот, явно риторический, если и адресовался кому-то, то не мне, а Вселенной. Поскольку ответа на него не последовало, дядюшка Кро тяжело вздохнул и вполне будничным тоном продолжал:

— Подошли они, значит, к воде, остановились в нескольких метрах, стоят. Парень-то, дядя твой, вижу, не в себе. Шеей дергает, нервничает, знать, соображаю, дело для него непривычное. Достает из кармана галифе коробку папирос, а тот, второй, который в кителе, ему и говорит, мол, дай и мне. Но не просит, а как бы приказывает. Хмуро так, но с достоинством. И руки освободи, не сбегу, сам видишь, некуда отсюда бежать… По прошествии времени я и про дядю твоего, и про того мужика много чего разузнал, — ухмыльнулся крокодил, скосив на сторону зубастую пасть, — а тогда не догадывался, что на моих глазах происходит слом истории… — посмотрел на меня по-ленински остро, с прищуром. — Знаешь, как между собой коллеги звали твоего старика?.. Бучером, вот как! Бучер по-английски мясник, а еще палач. На родном русском дать прозвище, видно, побоялись…