Александр Шаргородский - Сказка Гоцци

— Не беспокойся, мама, — сказал я. — Я пойду туда, где берут. Без блата и денег. И всех! Есть такое место.

— Есть, — ответила мама, — такое место есть — это армия!

— Ну вот! Я стану доблестным защитником.

— Тогда мы проиграем войну, — сказала мама.

— Может, после этого я поступлю в институт?

— В какой? — спросила мама. — В китайский? С твоими глазами?

— А почему мы должны обязательно проиграть Китаю? Разве мы не можем проиграть Израилю?

— Ты ищешь сложные пути поступления, — заметила мама. — Никто из-за твоего института не развяжет войну. Даже с Израилем.

И вот так мы шли по Невскому, и дошли до Невы, и где-то на Дворцовом мосту мама сказала:

— Короче, делать нечего. Тебе придется пойти в пищевой.

— Как? — удивился я.

— Очень просто. На рыбное отделение.

Я чуть не свалился в Неву.

— Да, туда. Потому что туда не идет никто. Даже рыбаки. Даже рыба туда не идет.

— Мама! — взмолился я. — Ты же знаешь, что я ненавижу рыбу!

— А фаршированную? — спросила она.

— Да, но там же нету факультета фаршированной рыбы.

— Дорогой мой, — успокоила мама, — там будет столько евреев, что его откроют.

И я поступил в холодильный. Потому что в рыбный приплыло столько евреев, будто там бесплатно давали икру, и был там такой конкурс, что поступили одни золотые медалисты. А у меня была только серебряная.

А в холодильный меня устроила мама. Она выступила перед членами приемной комиссии. Она говорила, что у нас есть холодильник, что я сам сибиряк, что папа у нас обморожен, что у нас в квартире всегда страшный холод, что я люблю мороженое, что она в сорокаградусный мороз ходит почти без пальто, что я почти «морж», что я обожаю мороженые рыбу и фрукты. Она говорила о холоде с таким жаром, что ледяные сердца членов комиссии растопились.

И я кончил холодильный. И стал писателем. Это к вопросу о логике.

Это было давно, когда еще была станция Авоты, которой теперь больше нет.

Вчера мы сидели с мамой на ступеньках лестницы площади Испания и вспоминали.

— Как правильно мы тогда выбрали, — сказала мама, — ты представляешь, кем бы ты стал, если бы поступил в литературный?

— Мама, — ответил я, — куда бы я там ни поступил, я бы стал кацманом…

Итальянка предложила нам розы, и я купил одну. Для мамы.

Самым тяжелым делом для уезжающих в Израиль было исключение из партии. Моя мама может вам об этом рассказать. Ее исключали в шесть приемов. Но папа — папе повезло. Ему не надо было исключаться из партии, потому что его оттуда уже исключили. И дважды. И совсем не из-за Израиля — еще даже и Израиля не было, — а за обрезание своего старшего сына. А второй раз — за анекдот о Дзержинском, которого тоже, впрочем, в анекдоте обрезали. Сейчас можно было рассказывать сколько угодно анекдотов, и никто тебя из партии не исключал, — и за пьянство не исключали, и за разврат не исключали, ни за что не исключали.

Многие не знали, что же делать, чтобы выйти из этой самой партии. Ну хоть умирай! Но никто не хотел умирать…

Короче, с партией у папы было все в порядке. Но перед отъездом папа должен был сняться с военного учета. А для этого он обязан был сдать свой военный билет. Мы искали этот военный билет четыре дня всюду, мы даже отрывали паркет и отдирали обои — а вдруг там?

Но билета не было. Наконец, папа вспомнил, что он его выбросил. Во-первых, он считал, что войны не будет, во-вторых, если даже и будет, его не призовут. В 73 года воевать с китайцами тяжеловато… И, в-третьих, ему не нравилась фотокарточка на билете. Она его раздражала. Поэтому папа его и выбросил.

— Куда, — спросила мама, — ты хоть помнишь, куда?!

Папа помнил. В мусорное ведро. Смотреть было бесполезно: это произошло два года назад. Папа точно помнил — в День танкиста. Папа решил сделать себе праздник и выбросил военный билет в мусорное ведро. Это было как подарок! Тогда. А теперь?

Мы стали вспоминать, кто мог вынести тогда мусорное ведро.

— Я не могла, — сказала мама, — чтобы я вынесла ведро с военным билетом?! Да я тысячу раз проверю, прежде чем вынести.

Это была правда. Однажды мама обнаружила в ведре папины очки, а другой раз — мою зарплату. Как они туда попали, никто объяснить не мог.

Ведро с военным билетом она вынести не могла — это было ясно, как день. Папа ведра вообще не выносил, ни с билетом, ни без.

Оставался я… Билета не было, но зато мы выяснили, кто его выбросил в ведро и кто это ведро вынес. Теперь оставалось только решить, что же папе отдавать в военкомат. Был довольно красивый профсоюзный билет, симпатичное пенсионное удостоверение, абсолютно новый билет члена Красного Креста, но все это не заменяло того единственного, потрепанного, растерзанного военного билета.

Мы долго думали и решили просить для папы новый военный билет.;

— Скажешь, что старый ты потерял, — сказала мама, — не выбросил, а потерял, ясно?

— Где я мог его потерять? — спросил папа.

— Я знаю? — ответила мама. — На войне! Шел в атаку и потерял… А сейчас вспомнил.

Утром папа взял палочку и пошел в военкомат. В военкомате шел очередной призыв в армию. Не зная, к кому обратиться, папа ходил из комнаты в комнату, с этажа на этаж и, наконец, попал в помещение, где сидели люди в белых халатах и много ребят, раздетых по пояс. Папе тоже предложили раздеться по пояс. Папа никогда не спорил, разделся и встал в очередь за белобрысым веснушчатым призывником. Очередь шла быстро. Врачи, не поднимая головы, говори-ли: «Годен», — и добавляли: «В пехоту, в авиацию»… Наконец, подошла очередь папы.

— Вздохните, — сказал врач, не поднимая головы.

Папа послушно вздохнул.

— Выдохните!

Папа выдохнул.

— Во флот! — сказал врач. — Следующий!

Папа обалдел.

— Секундочку, — произнес папа, — какой еще флот?

— Разговорчики! — отрезал врач. — Проходите!

— Я не могу пойти во флот, — сказал папа, — во-первых, я не умею плавать, а во-вторых, я уезжаю в Израиль.

После этих слов врач, наконец, поднял голову, даже как-то рванул ею и увидел папу. Папа был старше врача раза в три и раза в три худее. Да и к тому же ехал в Израиль.

— Что вы здесь делаете?! — голос врача дрожал. Видимо, он уже видел в папе моряка военно-морского флота Израиля. — Как вы сюда попали?!

Папа растерялся.

— Я выбросил военный билет, — сказал папа.

Призывная молодежь захихикала.

— Это в каком смысле? — спросил врач.

— В смысле — в ведро, — ответил папа, — в мусорное…

Папу несло: он был взволнован, раздет, да к тому же призван во флот. «В День танкиста», - добавил он.

Ребята вокруг загоготали. Папа явно срывал очередной призыв в армию. Белый доктор стал красным и доставил папу прямо к военному комиссару полковнику Куницыну.