Владимир Мальцев - О том, что сильнее нас

Наконец, она сдалась.

– Володь, ты что, правда хочешь прямо сейчас лишить меня девственности?

– А ты разве нет?

– Ну… Интересно, конечно. А у тебя резинка есть?

В мгновение ока джинсы полетели на пол, запрошенное резинотехническое изделие появилось на свет, но — то, чего я боялся, таки случилось. Я был уже ни к чему не пригоден, причём с гарантией, что как минимум на сутки. Все соответствующие органы болели уже совершенно кошмарно, а функционировать напрочь отказывались. В общем, облом состоялся. Девушка обиделась, было за что, и уехала, запретив провожать. А через час — прислала сэмээску: «Знаешь, а ведь мне очень хорошо с тобой было. Спасибо, Казанова. До встречи».

Через два дня она приехала опять. И снова я её встречал на платформе. В этот раз ничего быть не могло, у неё были месячные. Но оба знали, что скоро — будет. Весь день она расспрашивала о будущем сексе, даже попросила сходить до книжного магазина и выбрать ей пару книжек для самообразования. Спрашивала, как избежать того, чтобы после очередного медосмотра в школе поползли слухи… Расспрашивала о моих прошлых девушках. И так далее, и тому подобное… Я — диву давался от столь серьёзной проработки элементарного, казалось бы, вопроса.

А в следующий раз — у меня в гостях был Андрей. Тот самый, отец Аллы. Сюрреализм происходящего перехлёстывал через край. Лена вслух хвасталась, что пока ещё девственница, но что я завтра-послезавтра буду лишать её этого статуса. Обвивалась вокруг меня как только можно и целовалась так, что губы вспухали, шепча на ухо по пятому разу вопрос: а что, если Андрея сейчас выставить и не дожидаться конца месячных?.. Что вот видишь, мол, как хорошо, что ничего не было, когда ты меня уговаривал, насколько лучше теперь, когда я этого сама хочу… Андрей то носился по всей комнате с фотокамерой, делая десятки и сотни снимков, которых я, впрочем, до сих пор не видел, то начинал поздравлять меня с такой феерической находкой, то отводил Лену в сторону и начинал ей объяснять, что меня любить надо крепко и долго, что здесь нужно строить постоянные отношения, а не краткий роман. Когда Лена в очередной раз назвала меня Казановой, Андрей не сдержался от комментария:

– Лена, ты в корне не права. Это не Казанова, это Казавова. Казанова ему в подмётки не годится. Главное — люби его. Счастья вам.

И всё-таки — действительность коренным образом отличалась от ожиданий и была ещё менее представима. В следующий раз Лена позвонила, что едет, уже от электрички, так что встречал я её на своей платформе. Она держалась как давняя подруга, если не как жена. По пути к дому она предложила зайти на рынок и обзавестись халатом, что и было исполнено. Когда пришли — она пожаловалась на усталость и недосып, сходила в душ, надела халат, попросила позволить ей немного поспать, легла — и в самом деле заснула. Через два часа я её разбудил. Отдалась она легко и почти привычно. Как будто далеко не в первый раз. Бывает же…

А ещё через полторы недели я её потерял. Ещё более невозможным образом, настолько невозможным, что я, в полном обалдении от происходящего, даже не смог толком расстроиться. Лена начала слегка дёргаться. Но не из-за каких-либо проблем между нами. Проблем-то как раз не было. Из-за того, что слишком много начала прогуливать учёбу и слишком много начала врать родителям. Совершенно естественный напряг для хорошей девушки, а она как раз очень хорошая и есть. Что делать? Да понятно… Одно из двух: либо врать дальше, либо учинять хотя бы частичную легализацию. Я и предложил второй путь, тем более — её мать, по рассказам, выглядела человеком вполне неплохим. Лена часок-другой поприкидывала стратегию и тактику, что матери рассказывать, а что нет, так, чтобы и результата искомого достигнуть и не напугать чрезмерно, да и поехала рассказывать.

Проходит два часа. Звонит Лена. Обалделым голосом объясняет, что мама оказалась гораздо умнее, чем она думала, — не ограничившись рассказанным, умудрилась вытрясти из неё всю подноготную… И — сказала, что не против. Проходит ещё пятнадцать минут. Звонит её мама. С ещё более обалделым голосом. Объясняет, что она давно видела, что у дочери к тому идёт. Что даже обрадовалась, что человек я оказался вполне порядочный. Что она одобрила наш роман и предложила ей схему встреч, не мешающую учёбе. И наконец — что чисто для порядку изложила ей общеупотребительные возражения супротив столь неравных романов. А Лена, к её полному изумлению, — взяла да восприняла эти соображения как руководство к действию и решила прекратить со мной все отношения. Я попросил Лену к телефону. Она подтвердила. В её голосе не было ничего, что указывало бы на применение какие-либо мер воздействия. Всё явно было честно. Только вот я — не понимал ничего. Обалдение мешалось со смехом. Я отнюдь не фетишист, но у меня до сих пор в серванте так и лежит, и будет лежать, её подарок на День святого Валентина — трогательная тростниковая флейта с пришпиленной открыткой со всего двумя фразами, а какими — не скажу.

То, каким странным образом я потерял маленькую девушку Лену, не было случайностью. Это было сигналом судьбы. И дальнейшие события, первым шагом в цепочке которых был этот разрыв, не заставили себя ждать. Через час после той серии разговоров мне позвонили с назревающей международной фотографической выставки-конкурса. Почему-то я согласился, хотя уже полгода как всякая фотографическая деятельность была отправлена в отставку, да я и ранее избегал принимать участие в конкурсах. Конкурсы — они для новичков. Мне лично моё гипертрофированное самомнение давным-давно запретило в них участвовать, дозволяя лишь соглашаться быть членом жюри или, скажем, выставлять подборку вне конкурса. Фотография должна свободно говорить со зрителем, а всякие конкурсные навороты — серьёзная тому помеха. Но что-то меня дёрнуло, и я согласился. Тут же отобрал и отправил работы к выставке. Пятнадцать отпечатков, причём исключительно те снимки, что мы делали вместе с Ленкой. Уже в тот момент я с уверенностью понимал, да так оно и получилось, что Гран-при выставки возьмёт самая последняя наша с Ленкой совместная фоторабота, которая с Тимана, с копчёными хариусами во мху. Отправил, точнее, отвёз картинки, вернулся домой, и тут же, не успел даже раздеться, — позвонила Аня. Рассказала, что у неё с Ленкой состоялся долгий разговор о фотографии и о выставках, предлогом к которому было то, что у Ани на работе оказалась халявная стопка билетов. Да-да, именно на ту выставку в Сокольниках, на которую я час назад сдал наши с Ленкой работы. В общем, несмотря на все мои сомнения, не рано ли, — Аня с полной уверенностью заявила, что нужно вытаскивать Ленку на выставку, там устраивать встречу со мной и что она это сделает. Даже помимо моего желания. Пораскинув мозгами, я понял, что, наверное, таки можно. Не настолько в лоб, конечно. А только приняв массу мер защиты против возможного шокового перегруза и всякопрочего разного в этом роде, на случай возникновения проблем — массу мер по переводу программы действий в другое русло на каждом из её этапов… Ну и кучу совсем мелочей, типа стратегии и тактики, что делать с Ленкой дальше, если вдруг всё удастся. После всего того, что было, — если не устроить всего перечисленного, велика была вероятность того, что Ленку придётся везти в психушку либо прямо оттуда, либо уже от меня. А допускать подобный финал — категорически не хотелось.