Фарид Нагим - TANGER

— В детстве она не могла выговорить Лора, вместо этого получалось Ролла. Так её и стали называть… Закурить, что ли?

— Ты не умеешь, опять дым в глаза попадет.

— На Учан-Су ходили, водопад, где мы с тобой были. Вовка Мороков увязался за нами, ему тогда лет пятнадцать было. Ролла шла босиком. Она любила ходить босиком. У нее были такие загорелые ноги, красивые, как дар божий. И Вовка все время плелся сзади, чтобы смотреть на нее. Она очень нравилась ему. Он и сейчас хорошо вспоминает ее, когда я скажу: «Помнишь Роллу»? Потом мы ели шашлык в горах. Я отдал Вовке свой. «Она так неприязненно посмотрела, что я объедаю тебя», — Вовка переживает до сих пор. Кавказцы смотрели на меня, и все никак не могли понять, почему она со мной. А когда мы вернулись в город, нас ждала ее подруга Гаева: «Где вы были, я вас жду с самого утра?!»

— И что потом?

— Помню, как мы пили вино в Симферополе. Рвали черешню прямо из окна и закусывали. Потом она побежала за вином на вокзал. Шел дождь, и она бежала босая по желтым листьям. Боже, какие красивые у нее были ноги.

Грохот самолета сминал, комкал небо. Вздрагивали окна и дверь внизу.

— …показательные выступления или парад, не помню.

— ОСОВИАХИМА?

— Нет, ДОСААФа, я еще не такой старый, Анвар.

— И что?

— И у нее не раскрылся парашют.

Я привстал от удивления и посмотрел на него.

— Я ездил на ее похороны в Керчь. Там увидел ее брата. Так странно было видеть Её в брате.

— А я не расслышал из-за самолета, что ты говорил?

— А до этого она поехала со мной в Ханты-Мансийск, когда меня вызвали на областное радио.

— Ого.

— Ехали вдвоем в купе, осенние станции, клеенчатые листья, холод. Она была уже другая. Она сошла в Кирове, поехала делать аборт…

Когда подходили к дому, я увидел, что у наших ворот компания, и кто-то сидит на корточках. Наверное, ждали кого-то, машину, чтоб уехать. И вдруг встал, пошел нам навстречу Гарник.

— О-о, это ко мне, — с деловитой взрослостью сказал я, и у меня что-то вздрогнуло внутри.

— А при чем тут я? — строго спросил он.

Я вдруг увидел, как неприятно, как агрессивно он окрысился.

Гарник шел, протягивая мне руку.

— Сначала со старшим, — насмешливо говорю я, отступая в сторону и показывая на Суходолова.

— Да-да, простите, — смущается Гарник.

Они что-то там… Здороваюсь с Гарником. Ксения с пакетом.

— А при чем тут я? — Суходолов с надувшимся, чужим лицом отстраняется в сторону, надувает свои губы, уходит мимо дома, уносит вперед камень лица.

— Я пойду, погуляю! — с истерической ноткой, зубы блеснули.

Это… Коляров, еще какой-то парень с ними. В пакете что-то белое, жидкое. Все зашли во двор.

— Как я по вам всем соскучился! — сказал я и обнял Гарника, приподняв свое колено. — Я иду, все гуляют. А я один. Где же, думаю, мои друзья? Как хорошо, что вы на меня не обиделись.

— А мы шашлык в кефире сделали, Анвар, — сказала Ксения. — А тебя здесь какая-то девушка искала с собакой, она туда побежала…

— Девушка с собакой?

— Неплохая девчонка, агатай.

Бежит Маруся с Кеном.

— Анвар, ты звонил мне, я уезжала.

Вынесли тулуп, дубленки, старый коврик. Расстелили на нашей полянке. Бегали в дом и обратно. Распахнули двери. Из крана течет вода. Листья на полу. Нужна посуда.

— О, кстати, как вам понравилась песня «Въенн», которую я вам посвятил по радио? — вспомнил я.

— Да, классная песня, — сказала Ксения. — Мне Леонардо Коэн всегда нравился.

«Какой Леонардо Коэн, они все напутали».

— Давайте, выпьем быстрее, — засмеялся я.

Они принесли вино в пакетах. Как зовут второго парня? Артем. Да, Артем. Его Гарник когда-то звал на свою работу. Пластиковые красные стаканчики.

— Давайте еще выпьем, ребята.

— Анвар, не гони!

Готовили шашлык. Ксения зло подшучивает над Гарником. Это она позвала Артема. Гарник подсмеивается над тем, что Артем шмыгает носом. Ксения защищает его. Артем спит.

— Да, так, пьесу вот написал… Секс, наркотики, убийство, ха-ха-ха. Давайте лучше выпьем.

— Слушайте, у нас шашлык не получается, мало углей.

Ксения зло подшучивает над Гарником. Ей явно нравится этот сопливый Артем, изображает из себя эдакого чудака, спит, а мы здесь с шашлыком мудохаемся.

Гарник злится на Ксению. Марусе нравится Гарник. Как-то осторожно, с переменившимся настроением пришел Серафимыч. Я позвал его. Он стоял у дерева, пытался чему-то улыбаться, пытался создавать свою общность с нами. Вдруг резко и как-то недоуменно ушел.

— А кто это, Анвар? — Маруся.

— Знакомый один… писатель, я тебе говорил, который в Крым уезжал. А что вы не пьете? Давайте выпьем!

Я побежал за посудой. Он стоял в темноте на кухне, маленький, потерянный и теребил в руках эти свечи с блестками. Он отшатнулся от меня, как от чужого. Странно было видеть дым за окном и чьи-то фигуры на фоне костра. Слышать смех и крики в нашем лесу.

— Ну чего ты, чего ты? — пока никого не было, я обнимал его, приподнимал и смеялся.

Потом бегал в тот магазин за вином.

Потом перешли в дом. Серафимыч сидел наверху, в нашей каморке. Я на полную громкость включил магнитофон. Артем улегся в пустом гардеробном шкафе. Гарник, как он это любит, очень сильно обхватил Марусю, прижал к себе и закружил якобы в испанском танце.

— В глаза, смотри мне в глаза, — услышал я его слова.

Так он когда-то говорил Ксении. Ксения будит Артема, чтобы танцевать. Кен лает. Я танцую с Ксенией под ее любимую песню: «О-о, Айша». Артем делает вид, что он спит. Потом «Донт спик», под которую я так горевал в Ялте.

Я на какую-то секунду замер и вдруг увидел, как изменился наш дом, как все посерело, поникло, и лампочка под потолком светила мертвенным светом, сквозняк и казалось, что со стен облетают желтые осенние листья. Стемнело. Марусе, видимо, понравился, Гарник. Пошли их провожать. Я оглянулся в раствор дверей, все было с изменившимся лицом.

— Очень хорошая девчонка, агатай, — сказал на дорожке под соснами Гарник. — Поздравляю тебя.

Ждали электричку. Она приехала с яркими окнами. Да, уже ночь. Маруся радостно и по-хозяйски, словно желая сделать мне приятное, провожала их. Ксения села с Артемом у окна. Гарник курил с Коляровым в тамбуре. Так странно было, что они приезжали, и ничего не случилось, и что Переделкино это им ничего не сказало, что оно было тесно, даже наш лес, тупо, бессмысленно, грустно, невкусно и не пьяно.

Я остановился перед дверью и в каком-то тумане пропустил Марусю вперед. Суходолов как бы рванулся мне навстречу. Он рванулся со словами горечи и обвинения, и ударился об нее всей своей аурой. Он ждал меня одного.

— Познакомься, это моя девушка! — сказал я ему. «Познакомься, это моя девушка».

— ………, — что-то такое негромкое и застенчивое сказала Маруся.