Андрей Портнов - Автово

— Что это у тебя такое? — спросил я, указывая на плейер.

— А это я специальную кассету купила в городе с проповедями, — похвасталась мне Лариса.

— А что, такие бывают? — во мне говорило только любопытство, но Лариса поняла это по-своему и вцепилась в меня мертвой хваткой.

— Хочешь, ДАМ ПОСЛУШАТЬ? — громовым голосом сказала она мне.

— Мне? — я даже как-то растерялся и не мог сообразить сразу, что мне делать дальше.

— Ага! Тебе! Возьми, возьми, очень интересно. Ты только поставь её в магнитофон, включи и слушай, а сам можешь в это время делать что хочешь! Это очень удобно! Возьми! Не пожалеешь!

Я молчал.

— ВОЗЬМИ! — с каким-то особым ударением добавила Лариса.

Наконец, я очнулся.

— А дрочить под проповеди можно? — спросил я первое, что пришло мне в голову. И пока Лариса не пришла в себя от моего неожиданного вопроса, быстро добавил:

— Ой, знаешь, совсем забыл — у меня ведь там пельмени варятся, как-нибудь потом поговорим.

И оставив очень умную девочку размышлять над тем, какая связь между проповедью и пельменями, я умчался прочь из её обители…

А так Лариса меня больше не трогала. Да и, вообще, смешно подумать: я в секте!!! Да меня только от одной мысли, что я заржу как всегда в самый неподходящий момент какой-нибудь церемонии, прорывало на хи-хи.

— Да, ну, и люди тут у нас живут, — думал я, шагая к себе по коридору и уже не обращая внимания на повернутые вслед за мной головы непальцев, которые с умилением смотрели мне вслед. — У одного эпилептические припадки чуть ли не каждый день случаются, у другого вечная проблема: куда девать свои сопливые платочки, и нужно ли их, вообще, стирать или сразу выкидывать, у третьей бзик на религиозной почве… а вот сидит на карачках до смерти надоевший мне Шашин, который ждёт, чтобы ему подробно разъяснили, как надо сморкаться. С Владиком что ли его поближе познакомить…

— Пошли обедать, — позвал меня за собой Рудик.

— А ты всё надеешься, что на этот раз будет больше народу? — подозрительно спросил я.

— Что ты, что ты, — притворившись невинной овечкой, ответил Рудик, — просто обедать уже пора.

— Ну, ладно, пошли.

В этот раз надежды Рудика оправдались. Столовая прямо-таки ходила ходуном от целого полчища профилакторцев. Уже более уверенной походкой, чем вчера, я подошёл к стойке. На этот раз на раздаче была моя любимая буфетчица Шарла.

— Эх ты! — выдохнула она на одном дыхании, увидев меня.

Тут за чем-то в этот момент к ней подбежала другая — самая их главная и, обернувшись на меня, заголосила на всю столовую:

— Батюшки! Миленький, да кто же тебя так окольцевал?

В этот момент Рудика абсолютно не интересовало то, что дают сегодня на обед. Стоя к стойке задом, он с наслаждением упивался реакцией обедающих. Те, кто видели меня сегодня впервые, были просто поражены, хотя и остальные (вчерашние) смотрели на меня с не меньшим интересом. И, вообще, создавалось такое впечатление, что они специально сидели тут и ждали моего прихода (этим, наверное, объяснялось огромное количество людей с уже пустыми тарелками, которые не спешили уходить).

Не отвечая на крики главной буфетчицы (да и что я мог ответить), я взял поднос и чудом нашёл пустой столик. Следом за мной поспевал Рудик.

— Ну, чё, видел, как все таращатся? — спросил я его. — Пришли как в цирк! Теперь ты, наверное, доволен?

— Да, — согласился тот, радостно уминая свой суп, — сегодня намного лучше.

Доев свой обед и доставив народу эстетическое наслаждение, я вышел из столовой и только в коридоре спокойно вздохнул.

— А что это ты такой бледный? — спросил Рудик.

— Да вот, не знаю как теперь сморкаться, — глядя куда-то в пустоту и думая совершенно о другом, по инерции ответил я.

— Что??? — Рудик был крайне удивлён.

— А?! — я очнулся от забытья. — Чего «что»?

— Почему ты не знаешь, как сморкаться? Это очень легко! Вот посмотри хотя бы на Владика.

— Стоп! — резко остановил я его. — Не будем об этом. Ты разве забыл, что у меня с ним «война»?

— Ну, ладно, так почему же ты такой бледный?

— А, вот ты о чём, понимаешь… Понимаешь, я, кажется, начинаю жалеть о том, что сделал.

— Задумываешься о смысле жизни? — съехидничал Рудик.

— Да иди ты… Я тебе не Лариса! Как будто не понимаешь, о чём я говорю! Я жалею, что вставил себе эти кольца. Хотя, в принципе, не жалею — я никогда не буду жалеть о том, что это сделал, просто… Даже не знаю, как тебе это объяснить. Понимаешь, всё дело в обществе. Люди какие-то… зацикленные что ли. Ну, понимаю, если бы я сделал это в Астрахани — в нашей провинции. Конечно, там бы все замертво попадали после моего окольцованного шествия по улице. Но здесь, в Питере, в таком продвинутом мегаполисе… Я думал, что народ здесь намного раскованнее, и никто не удивится, если кто-нибудь голышом проедет в метро — ну, это я утрирую, конечно. Теперь вижу, что я ошибался. Я жалею не о том, что вставил эти кольца, а жалею вот эту нашу консервативность, нежелание отходить от общепринятых стандартов. Шаг влево, шаг вправо — и ты уже не человек, а изгой какой-то. Ты же сам видел, как на меня весь город пялился, как на какую-то говорящую лошадь. И я так не могу! Если бы ты был на моём месте (Рудик незаметно плюнул три раза через левое плечо), то понял, как это неимоверно тяжело постоянно, без всякой подготовки быть в центре всеобщего внимания. И ладно бы смотрели просто так, но ведь некоторые смотрят с такой злобой, что готовы меня убить — вспомни вчерашний случай в филармонии — как будто я им чем-то угрожаю! И я тебе говорю — я так больше не могу! Я носил эти кольца каких-то два дня, но мне кажется, что за это время я прожил два года — до того эти дни были для меня перенасыщенными, в смысле эмоциями.

— И что, теперь ты их снимешь? — как-то очень жалостливо произнёс Рудик.

— Ну, не знаю, — замешкался я, — но, скорее всего, да. Ты меня в таком виде уже заснял на плёнку, потомкам повеселиться хватит, так что…

— А как же Гармашёв? — вдруг ужаснулся мой собеседник. — Он ведь тебя ещё таким не видел! И неужели ты не захочешь посмотреть на его морду, когда он увидит тебя?

Рудик знал, на что напирал. Посмотреть на Гармашёва в этот момент мне очень даже хотелось, но истощённая жизненная энергия требовала своё. Мне необходимо было вновь превратится в обычного серого человечка для её восполнения.

Мои размышления прервал запах сортира.

— Знаешь, — обратился я к Рудику, — я, пожалуй, в туалет зайду, а то, вон, там, — я указал рукой дальше по коридору на знакомую до боли фигуру, — кое-кто сидит, а мне нужно проникнуть в 215-ую незамеченным для него.

— Так это же Шашин, — зорко всматриваясь в даль, сказал Рудик, — чего тебе его бояться?

— Да не боюсь я его! Просто он меня уже достал по одному вопросу. Иди, иди, это моё личное дело.