Андрей Портнов - Автово

— Ни х. я себе, ни х. я себе, — затараторил Коля, проследив за рукой Славика. — Ты чего это себе на лицо повесил? Ни х. я себе! И что, так теперь и будет всегда висеть? Ни х. я себе!

Затем, не дождавшись от меня ответа, схватил Славика и повел его за собой. Тот, не опуская руку, и с новым лицом поплёлся, словно находясь в каком-то странном сомнамбулическом состоянии.

— Хи-хи, — злорадствовал Рудик, — «Покультурнее будут»! Ха-ха! Да с тобой теперь никто по-другому и разговаривать-то не сможет!

Я с непоколебимым молчанием дошёл до 215-ой и только там смог свободно вздохнуть.

— Фу-ух! — выдохнул я. — За один этот поход в столовую я растратил столько энергии, сколько хватило бы мне на целый месяц вперёд.

Тут в нашу дверь постучали. Поскольку в данный момент я находился к ней ближе всех, то, не задумываясь, пошёл открывать.

За порогом стоял Юрик с чайником.

— Пацаны, — начал он, — у вас, типа, это… воды не будет?

Его блуждающий взгляд дошёл до меня, и он сразу осекся.

— Ой, мама, — внезапно затараторил он, — я лучше в туалете наберу.

Дверь сама закрылась, а через минуту в неё уже влетел Шашин.

— Где? Где? — высматривал, по всей видимости, меня он.

— Да вон, видишь, — сзади стоял испуганный Юрик с чайником и показывал на меня, — Линда! [2] Дело происходило в 1995 году, когда ставшая популярной певица Линда сделала себе пирсинг на всём лице. (Прим. автора)

Шашинская реакция очень походила на реакцию Лёши. Ужасно обрадовавшись, он подбежал ко мне и с неописуемым восторгом стал рассматривать и трогать колечки.

— Ага! — в возбуждении кричал он. — Прямо как у Линды! А чё губу не проколол?

— А есть я как буду? — поинтересовался я.

— А сморкаться ты как будешь? — в свою очередь поинтересовался Шашин.

Я озадачился, но ненадолго.

— Вообще-то, я пробовал, — ответил я, — немного неудобно, но можно.

— Класс! А кто тебе так сделал?

— Ну, вот, пошло-поехало, — подумал я про себя, после чего пришлось ещё раз повторить мою историю.

Довольный Шашин, весело улыбаясь, ушёл к себе.

Время от времени в 215-ую заглядывал Владичка, каждый раз украдкой посматривая на меня. Я делал вид, что не замечаю его поглядываний.

И тут зашла Галя. А я уже начал было удивляться, что это она до сих пор ещё не заходила.

— Ой, маленький шусик! — в умилении произнесла она. — Это кто ж тебя так?

— Да Сони всё!

— Ишь ты, масленица! А больно было?

И опять всё заново.

Пока Галя меня тщательно рассматривала, Рудик смотался в туалет и вернулся оттуда в состоянии крайнего возбуждения.

— Что — получилось? — спросил я.

Полностью игнорируя мой вопрос, тот начал тараторить:

— К нам Паша идёт! Я его в коридоре встретил, он, оказывается, ещё ничего не знает — это я намёками узнал, а я попросил его зайти к нам, мол, покажем что-то интересное!

— Мама! — на этот раз испугался я. — Что, вот сейчас этот эпилептик войдёт к нам? Что, вот прямо сейчас? Да???

— Ага!

— Мама! Зачем ты это сделал? Я с ним в спокойной обстановке разговаривать нормально не могу, а сейчас меня Кондратий хватит. Ты понима…

Я не успел докончить фразу, поскольку в дверь постучали и, не успев притвориться мертвым, я увидел входящего Пашу.

Дальнейшие моменты не поддаются никакому описанию.

Увидев меня, Паша вдруг как-то странно заголосил. Из-за его, то и дело прикрывающих в ужасе рот, рук доносилось множество неопределённых звуков, среди которых наиболее отчетливо слышалось протяжное «А-а-а-а-а-а-а!» на одной монотонной ноте. Я же в свою очередь, увидав мой бич в облике Паши, принялся орать не менее громко. В этот момент 215-ая была похожа на место, где началось светопреставление. У самого порога благим матом орал Паша, в совершенно противоположном углу комнаты разрывался на части я, в результате чего вся комната равномерно покрылась несмолкаемым рёвом, из угла в угол бегала взволнованная Галя, призывая нас, мягко говоря, заткнуться, а на своей кровати, ехидно потирая руки, радуясь заваренной им кашей, отчаянно веселился Рудик.

Не знаю, сколько бы это ещё продолжалось, если бы решительным жестом Галя не выставила Пашу за дверь, где он тут же смолк.

— Ишь ты, — с небольшой отдышкой произнесла она, — вот это у Паши глотка. А ты-то чего орал? Пашу ещё понять можно, и нервная система у него ни к чёрту, а ты-то чего?

— А у меня сегодня тоже вся система ни к чёрту, — решил всё из себя выплеснуть я. — Знаешь, в каком я напряжении сегодня с самого утра? А тут ещё этот выхухоль! У меня при одном его виде кровообращение нарушается!

— Ну, ладно, всё, всё, успокойся, — сказала Галя, — ушёл твой выхухоль и, по крайней мере, сегодня уже не вернётся.

После чего добрая девочка встала и ушла к себе.

Мы остались с Рудиком одни.

— Доволен? — спросил я его.

— А то как же! Столько впечатлений на сегодня! — послышалось в ответ. — Но самое главное, что это ещё не всё, продолжение следует!

— Что ты имеешь в виду? — мрачно поинтересовался я.

— Так ведь нам ещё сегодня в филармонию идти. Или… или ты не пойдёшь? — Рудик вдруг сразу испугался.

— Ну, почему же не пойду, — поспешно успокоил я его, — очень даже пойду. Только вот для начала ты сейчас сфотографируй меня в моём новом облике здесь в комнате, а перед работой выйдем на час раньше — сфотографируешь меня в городе.

До этого я неделю назад взял у кого-то фотоаппарат с намерениями запечатлеть себя любимого на фоне исторических достопримечательностей Питера. Всё-таки, наша учёба здесь уже заканчивалась, а таких фотографий у меня до сих пор не было.

Короче Рудик согласился, и я прилег отдохнуть, чтобы набраться сил для ужасающего, исторического и последнего моего похода в филармонию.

И вот я вышел на улицу. Впервые в своём новом обличье! Этот день я запомнил на всю свою жизнь.

Испуганная и впавшая в забытье вахтерша не считается. Зато считаются все встречные мне на улице бабки, которые круто меняли своё направление, увидав меня ещё издалека. А ещё говорят, у старушек плохое зрение. О тех, кто поднимал на меня глаза, только столкнувшись со мной, лучше, вообще, не вспоминать. Небольшой отрезок пути от общаги до метро по-настоящему позволил мне осознать весь масштаб того, что я с собой сделал.

В полный вагон метро мы с Рудиком зашли очень свободно, потому что передо мной как в сказке народ расступался с поразительной быстротой. Вагон охватила мертвая тишина, и под стук колес я ежесекундно ощущал на себе десятки взглядов. Рудик не помнил себя от восторга, наблюдя со стороны за всем этим представлением.

Невский проспект как всегда кишел людьми. Как я ни старался, я никак не мог утихомирить своё бьющееся сердце. Можно свыкнуться с мыслью, если на тебя все смотрят в упор минут пять, но чтобы всё время… Абсолютно каждый, замедляя шаг, смотрел на моё лицо, как на какую-то летающую тарелку, а когда я проходил мимо, ещё долго смотрел мне вслед.