Андрей Портнов - Автово

Наконец, эскалатор вывез нас на поверхность из-под недр земли, и мы направились к выходу.

— Ух ты, грампластинки, — весело заорал Лёша, увидав перед собой соответствующую вывеску, — Костик, смотри, пластинки!

— Фу, гадость какая, — мрачно пробубнил тот себе под нос.

— Так, ну, и где тут трамвай? — спросил я. — Пока ничего похожего не вижу. Только ворота зелёные, а на них ещё коней каких-то с тёткой засунули.

Перед нами стояла дивная вещь. Так называемые «Нарвские ворота». Что и говорить, в Астрахани такого не сыскать. Довольно-таки милая вещичка.

Завернув за угол, мы обнаружили трамвайные пути, а метров через 100 — трамвайную остановку. Староста знакомил нас с дальнейшими указаниями:

— Доехать можно на любом трамвае кроме N 34, то есть на NN 31 и 33. Ехать не помню сколько, знаю, что выходить надо на следующей остановке после «Кинотеатр «Москва».

— А чего же ты не помнишь? Ты же ездил.

— А мы с Гармашёвым в какой-то автобус сиганули, так что я ничего не знаю.

— А трамваи часто ходят? — спросил кто-то умирающим голосом Димы.

— Да откуда я знаю-то!!!

И тут все замолкли, потому что на горизонте появился трамвай.

— Хорошо, что здесь трамвайное кольцо, — сказала Катя, — хоть сесть нормально можно будет.

За этим вагоном появились ещё два, и мы с нетерпеньем стали ждать, когда они сделают круг.

Через некоторое время подошёл первый вагон, который к счастью оказался нашим, и мы, вместе с такой же мёрзнущей толпой окостеневших пассажиров, пулей ринулись внутрь.

— А в Астрахани вагончики пошире будут, — резонно заметил Султан.

— Всем смотреть в окно и искать кинотеатр «Москва», — приказал нам Игорь, и мы поехали.

Мы благополучно доехали, не пропустив нужной остановки, вышли из вагона и оказались на какой-то не очень широкой улочке, но с постоянным движением.

— А теперь где-то здесь должна быть речка — Фонтанка, — смотрел по плану Гармашёва наш руководитель.

Фонтанку мы обнаружили прямо по курсу. Мы перешли мост через неё, повернули налево и очутились в узенькой улочке, такой короткой, что её и улицей-то назвать было нельзя. Так, переулок какой-то.

Это и была та самая Лоцманская улица, о которой ещё в Астрахани нам говорил Лубенко. Здесь должен был находиться наш институт. Его мы обнаружили почти в конце этого «переулка». Слева, здание старинного стиля было корпусом «А», напротив него стояло современное сооружение, которое, соответственно, было корпусом «Б», куда мы и направили свои стопы.

Там нас уже ждал Гармашёв и проводил в какую-то аудиторию, где должна была состояться наша самая первая лекция в Ленинградском (по-старому) Кораблестроительном Институте — по гидромеханике.

Немного позже к нам зашёл какой-то полноватый мужик, представился неким Трешковым и сказал, что вот он-то и будет вести у нас эту самую гидромеханику.

После холода руки не слушались и отказывались писать. Но, постепенно отогревшись, я начал привыкать к уже знакомой студенческой обстановке и могу сказать, что эта первая лекция мне даже понравилась, хотя я почти ни на минуту не переставал думать об общаге и о прошедшей ночи, которая, ну, просто обязана была сказаться на моём (да и не только) здоровье.

Но в этом институте было кое-что для нас новенькое и жутко неприятное. Лекции здесь шли без перерыва, то есть полтора часа подряд, а между парами перерыв в 10 минут, в то время как у нас в Рыбвтузе после 45 минут делался пятиминутный перекур, а перемены были минут по пятнадцать.

Уже к концу первой пары я почувствовал, как кровь покинула мои полужопия, которые были уже полностью атрофированными. Я то и дело ёрзал по стулу, что со стороны, должно быть, выглядело не совсем прилично. Я просто мечтал о Пашиной непосредственности, которая запросто позволяла ему встать посреди пары и добежать к другой парте, якобы сказать что-то важное. Ну, что ж, мальчик без комплексов, а у меня вот они есть, и придётся мне ждать звонка. Правда, слово «звонок» — чисто символическое, так как даже если в Рыбвтузе его, всё-таки, иногда давали, то здесь о нём, вообще, понятия никакого не имели. И как покажет время, за 2 года, проведённых в Питере, звонков я не услышу ни разу.

Так вот. Еле дождавшись «звонка» после пыткообразных сидячих полуторочасов, мы все сорвались с мест и чуть ли не в присядку стали вытворять различные па, чтобы хоть как-то размяться.

Второй парой была конструкция корпуса, и вёл её уже знакомый нам Тимофеев. Мы перешли куда-то на этаж ниже и очутились в дико-холодной аудитории. Причём эффект был такой, будто мы находимся прямо на улице.

— Ну, как настроение, — весело спросил нас Тимофеев, — как спалось в первую ночь?

— Он бы ещё так про брачную ночь спросил, — подумал я, а вслух произнёс:

— Холодно!

Лимит моих слов был исчерпан, но вряд ли как-то по-другому я смог бы объяснить свои ночные переживания.

Вернее, по-другому объяснить я это смог бы, только вряд ли бы Тимофееву это понравилось.

— Ну, а как первый день учёбы? А?!

Поскольку все молчали, я опять открыл рот и ляпнул:

— Холодно!

Видно поняв, что на сегодня других слов от нас (от меня, в частности) не добьешься, Тимофеев решил начать лекцию.

Эту пару сидеть было просто невозможно. Обледенение всех конечностей нам гарантировалось, но мы стойко ждали конца.

— А, всё-таки, мы какие-то трахнутые, — сказал я Катьке, которая сидела рядом со мной, — вон, посмотри — все как один пришли, никто не остался, хотя имели полное право.

Та лишь посмотрела на меня и меланхолично покачала головой.

Но вот эта пытка в леднике закончилась, и мы должны были идти обратно «домой».

— Сейчас опять переться в этот гадюшник, — возникал Владичка, — не хочу, не хочу!!!

— Вот, вот, — поддакивал я, — как представлю себе, что возвращаться надо обратно, так тошнить начинает.

Вскоре мы все оделись и вышли на улицу. На наше счастье светило солнце и казалось, что немного потеплело.

— А пойдём пешком, — сказал Васильев, когда мы уже минут пятнадцать стояли на трамвайной остановке.

— Пошли, пошли, — тут же подхватила Лариса, — хоть прогуляемся, может согреемся.

— А как пойдём, кто дорогу помнит? — спросил Марат.

— Да прямо вдоль путей пойдём, не заблудимся, — ответила Лариса.

И мы пошли. Что ж, она оказалась права. Я, действительно, почувствовал себя лучше — стало теплее. Но перед глазами всё маячил этот дурацкий «гадюшник». Я ещё никак не мог свыкнуться с мыслью, что живу в нём, в этих нечеловеческих условиях, и на душе было погано.

Шли мы, не спеша, поэтому только минут через сорок на горизонте замаячила знакомая арка с лошадьми.

— А, вообще-то, далековато идти, — сказал я.

— Ну, не близко, но ходить можно, — возразил мне Серёга.