Андрей Портнов - Автово

Заинтересовался я её баснями, когда уловил животрепещущую для меня тему.

— ЕСЛИ ВАМ БУДУТ ДАВАТЬ ДЕНЬГИ, — орала наша громогласная, — ОБЯЗАТЕЛЬНО БЕРИТЕ. НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ НЕ СМЕЙТЕ ОТКАЗЫВАТЬ, А ТО НА ВАС МОГУТ ОБИДЕТЬСЯ И ДАЖЕ ПОЖАЛОВАТЬСЯ АДМИНИСТРАТОРУ, ЧТО ВЫ ВАШИМ ОТКАЗОМ ОСКОРБИЛИ ИХ.

Не в силах что-либо сказать, я только раскрыл рот. Очень, очень интересно!

К моей большой радости аристократка всё же закончила свои нравоучения и велела нам приходить в день открытия сезона в филармонию в середине октября.

— ПРИДЁТЕ НА ЧАС РАНЬШЕ ПОЛОЖЕННОГО ВРЕМЕНИ, — заголосила она мне в ухо, отчего у меня непроизвольно подогнулись колени, зыркнула ещё раз своими белками и, наконец-то, отпустила нас…

В общаге я поцапался с Владиком. И всё из-за полов. Полы мы мыли раз в две недели — так решили Рудик с Владиком. Я же вначале был за еженедельное мытье — сказывалась атмосфера, в которой я был воспитан. Дело в том, что моя родная сестра делала в доме влажную уборку если не каждый день, то уж через день обязательно, а всякое там вытирание пыли и т. п. было чуть ли не два раза в день. Можно сказать, у человека пунктик образовался на почве чистоты. И жить с такой сестрой под одной крышей — дело не из лёгких. И хотя у меня такого пунктика не было, когда я предложил убираться раз в неделю, то непременно думал, что меня тут же все высмеют и станут называть грязнулей. Какого же было моё удивление, когда в ответ на это на меня посыпались упрёки со стороны моих соседей.

— Мы что, в музее что ли? — говорил Владичка. — Убираться раз в неделю! Хватит и через две недели!

На том и порешили.

Сейчас после последней уборки две недели ещё не прошли, но полы были на редкость замызганными. И в ответ на мою просьбу вымыть их досрочно, Владик (а именно его была следующая очередь) разразился громкими протестами. Я, само собой, обиделся на него, хлопнул дверью и ушёл к Гале пить чай. Вот так, вроде бы из незначительных пустяков и строились наши с ним отношения в последнее время.

Рудик этого сейчас не замечал, теперь он ходил по общаге весь какой-то окрыленный от одной мысли, что его приняли на работу в филармонию, и теперь он хоть до изнеможения может каждый день слушать свои любимые этюды и сонаты. Я же не очень этому радовался, главным образом из-за зарплаты, которая была настолько мала, что я даже не буду здесь о ней упоминать. Все мои надежды были на чаевые, которые нельзя не брать. И, вообще, я пошёл на это только ради интереса.

Глядя на нас, Владик тоже решил заработать. И не из-за того, что у него появились финансовые проблемы (в этом семестре он был богаче нас с Рудиком вместе взятых), а из-за ещё одной характерной его черты.

Владик любил попугайничать. Сколько раз он сам говорил нам, что стоит ему пойти, допустим, с Лариской в город, то что бы та ни купила, Владик обязательно покупал то же самое. А потом у нас на окне долгое время лежали и, в конце концов, тухли никому не нужные продукты. Короче, если кто-то на что-то решался, то Владик немедленно начинал думать, что, оказывается, это что-то — жизненно-необходимая вещь, и удивлялся, как он, вообще, раньше мог без этого обходиться!

И вот сейчас побежал наш сосед в свой вояж. И вскоре до нас донеслась весть, что он нашёл работу в театре комедии и теперь громко назывался декоратором или монтажником сцены…

Наступил долгожданный день открытия сезона в филармонии. Среди прочего сброда петербургских студентов сидели мы с Рудиком и слушали последние наставления Прасковьи. Выяснилось, что, среди прочего, старушка оказалась вдобавок склеротичкой и маразматичкой. Забывая, что говорила минуту назад, она снова в сотый раз повторяла нам, как правильно обслуживать клиентов, пока не отвела нас на рабочие места. Нам достался гардероб на первом этаже, где одновременно могли работать два человека. Благодаря этому на нашем рабочем месте кроме меня и Рудика никого не было, чему мы с ним были очень рады. Единственным минусом было то, что наш гардероб был первым, бросающимся в глаза всем посетителям, из чего следовало, что недостатка в них мы испытывать явно не будем. Другие же гардеробы были или за многочисленными поворотами или на втором этаже.

Честно говоря, в первый раз я очень волновался, и было отчего. На открытие сезона давали какой-то потрясающий концерт (не для меня, конечно, потому что я в этом деле ничего не понимаю, зато Рудик был на грани экстаза). Короче, народу должно быть прорва.

И вот открыли дверь, и оттуда ломанулись весёлой толпой первые клиенты. Разумеется, почти все попёрлись к нам. Не забывая постоянно улыбаться и всем говорить «Пожалуйста», протягивая им номерки, я пытался сохранить внутреннее равновесие. А потерять его мне было очень легко, главным образом из-за того, что у меня уже начали болеть лицевые мышцы из-за постоянно растянутых губ.

— Надо будет в следующий раз вставить в рот какую-нибудь распорку, — подумал я.

И вдруг краем глаза я заметил, как Рудику вместе с одеждой протянули сто рублей. Причём это было проделано так мастерски, что со стороны, если бы я не смотрел в этот момент на него, вообще, ничего не было заметно.

Рудик радовался как маленькая девочка своему первому тампону. И хотя это было всего лишь сто рублей, мне стало ужасно завидно.

Я улыбнулся ещё пошире и с ещё большей остервенелостью стал обслуживать очередных клиентов. Быстрота обслуживания всегда вознаграждается, только вознаградили не того — Рудику опять всучили сотню, а немного погодя аж двести рублей.

Мне стало нехорошо.

— Ещё немного, — думал я, — и он сможет на халяву съесть целое мороженное. А я?

Не знаю, зачем мне было мороженное, но получить из принципа хоть что-то требовали мои не в меру возросшие сейчас амбиции.

— Нет, ну, надо же, ему-то за что? — возмущался я про себя, глядя на распирающегося от гордости Рудика. — А чем я хуже?

Поставив этот вопрос перед собой ребром, я со скоростью ракеты летал между клиентами и вешалками и чуть не умер, когда Рудику всучили пятьсот рублей.

От разрыва сердца меня спасло лишь то, что начался концерт, и в вестибюле в мгновенье ока не осталось ни одной живой души.

Злой как чёрт я опустился на стул и с кровожадным взглядом стал наблюдать, как Рудик пересчитывает чаевые. Это было невыносимо. К тому же я устал как собака (всё-таки, первый день) — как я и предполагал, наш гардероб оказался заполнен до отказа, не было ни одной свободной вешалки. Губы болели. Растирая их, я заметил, как входная дверь открылась, и в вестибюль вбежали две запыхавшиеся тётки.

— Я же говорила, что опоздаем. Так и есть! — говорила одна.

Вторая, ничего ей не ответив, побежал по направлению к нам.

— Свободных мест нет, идите наверх, — устало произнёс я.