Андрей Портнов - Автово

— А ещё знаешь, — Рудик вдруг стих до еле слышного шёпота, — он ведь поёт!

— Да ты что?! — я вытянул удивлённо лицо и, не выдержав обстановки, расхохотался. Да, давненько Рудик так никому не изливал душу, наболело, наверное, у бедняжки.

— Ну, чего ты, чего, правда, поёт! Разве ты не заметил?

— А то как же, — сквозь смех ответил я, — он уже давно этим занимается, только почему-то именно тогда, когда мы спим.

— Наверное, не хочет, чтобы мы слышали, — предположил Рудик.

Я уже было успокоился, как после этих слов со мной случилась настоящая истерика. У Димы просто потрясающий дар говорить смешные вещи абсолютно спокойным голосом.

— Ой, Дима, давно я так не смеялся! «Чтобы мы не слышали», ха-ха, ой, не могу! Это надо же так сказать!

Тут к счастью пора уже было вставать, а то я бы так и провалялся на кровати до скончания века, пока не умер бы от собственного смеха.

— А ведь он твой джем искал, — сказал Рудик, ставя на место свою сдвинутую кровать.

— А как же, — ответил я, — жрать, зараза, захотел. Кстати, я видел, он что-то нам на бумажке настрочил.

Бросив всё, мы подбежали к столу и набросились на небольшой клочок бумаги. На нём было нацарапано: «После института иду на работу, поэтому вернусь поздно. Возьмите мне ужин в столовой (талончик прилагается). P.S. Большое спасибо Андрюшечке за джем! Владюленька.»

— Ха-ха! — торжествовал я. — Этот самый Владюленька даже не представляет себе, как облегчил мне задачу. Теперь с помощью этой записки я имею полное право на него обидеться! И даже притворяться не нужно! Пусть думает, что я обиделся за джем.

— А за что на самом деле? — резонно спросил Рудик.

— Эх, Дима, одним словом этого не объяснить!

— Ну-ну! — только и ответил тот.

Так началась Великая Ссора…

В филармонии мне дали доллар. Дали такую свёрнутую в десять раз бумажку, разворачивая которую, я непременно думал, что это будет 10 долларов. Почему-то мне казалось, что меньше мне дать просто не могут. Но я обрадовался и этому.

Вскоре дали ещё доллар, а за ним и ещё сразу два. Бумажки были старыми, нехрустящими и, если уж на то пошло, абсолютно мне ненужными. Как бы там ни было, но мне было бы стыдно идти с этими тряпочками в обменный пункт. Поэтому я предпочитал получать на чай нашими родными рублями.

Мы уже работали целую неделю, а официально нас ещё не оформили. Нужны были некоторые документы и фотография. Ну, с документами-то понятно, а вот что делать с фотографией? Все мои 3х4 уже давно закончились, идти в мастерскую не было времени, и я решился на отчаянный шаг — сфотографироваться с помощью фотоавтомата. Эти представители «последнего чуда техники» были понатыканы в Питере чуть ли не на каждом углу.

Я уже был немного наслышан об этом апогее человеческой мудрости, в частности, от Рудика и Чеченева, которые решили себя, однажды, увековечить этим агрегатом. Фотографии получились довольно занятными. Так, например, на фотографиях Андрюхи была толстая, серая, надутая мышь, и только благодаря очертаниям фаса можно было узнать нашего Чеченева. С фото Рудика, вообще, выглядывал мужик лет под сорок, причём тоже толстый. И всё это было на фоне очаровательного грязно-серого тона. Народ вырывал друг у друга эти фотографии и числом наибольших голосов определял, кто на них изображён. Я в голосовании не участвовал, потому как с первых же секунд, увидев фотографии, меня охватила такая истерика, что я больше получаса пролежал на кровати, корчась от смеха. Чеченев на мои хихиканья жутко обиделся, выхватил свои снимки и гордо удалился. Рудику же деваться было некуда, поэтому он выдумал довольно своеобразную месть: где бы я ни находился — обедая за столом, гуляя по городу, в метро, в «школе» — он «ненароком» (если, конечно же, был рядом) подсовывал мне свою фотографию, и меня тут же пробивало на хи-хи, не взирая на обстановку — я просто ничего не мог с собой поделать. Хорошо хоть, что мы не ходили на чьи-нибудь похороны, а то бы осрамился, как пить дать.

Стоит ли после этого говорить, что меня как-то не очень тянуло сфотографироваться подобным образом. К тому же, как я уже упомянул, и Рудик и Чеченев получились утолщёнными в 1,5 раза. Что тогда было говорить о моих «флюсах»?

Но время поджимало, деваться было некуда, и я пошёл в дом быта, располагающийся около метро «Нарвская».

— А вот и автомат-убийца, — подумал я, глядя на какую-то будку с занавесками.

Тут же подбежала бабка и стала совать мне в руки мерзкие холодные жетончики, требуя взамен деньги. Таким образом, на раздумья времени у меня уже не было, я купил жетончик и зашёл в кабину, плотно задёрнув за собой занавески.

— ВНИМАТЕЛЬНО ПРОЧИТАЙТЕ ИНСТРУКЦИЮ! — резко отдёрнув занавеску, гаркнула мне в лицо бабка, отчего я чуть не отбросил копыта, учитывая мою внутреннюю напряжённость.

Инструкция гласила, что надо ровно сесть, не двигаться, смотреть на чёрную полоску и бросить жетончик в щель. Откровенно говоря, больше всего меня удивило — как можно бросить жетончик в щель, абсолютно не двигаясь. Усилием воли что ли? К тому же где эта чёртова полоска? Ладно, Бог с ней, как-нибудь разберусь.

Сев на табуретку, я обнаружил, что она слишком для меня высока. Пришлось её немного опустить. Габариты будки оставляли желать лучшего. Задев задницей всё, что можно, я установил табуретку на нужном мне уровне и сел на неё злой как чёрт. Где эта чёрная полоска??? Да пошла она в жопу, лишь бы поскорее отсюда выйти, желательно живым.

Постаравшись успокоиться, не зная, куда деть снятую с себя одежду, я совершил нечеловеческое усилие. Сидя смирно, наподдавая при этом ногой одежду, чтобы та не упала, одной рукой я пытался дотянуться до щели, чтобы опустить туда чёртов жетончик. Рука не дотягивалась. Пришлось немного нагнуться, затем в бешеном темпе занять прежнее положение, в ужасе ожидая, что так и останусь сфотографированным в полусогнутом состоянии. Однако, ничего в ближайшие секунды не произошло. Не произошло ничего, как мне показалось, и через ближайшую пару лет. Я сидел в полной неизвестности, в темноте, ожидая чего-то, и уже было собрался встать и поблагодарить бабку за чудесно проведённое время, как меня неожиданно ослепила вспышка, какая там вспышка, ВЗРЫВ СВЕТА, да так неожиданно, что я, ничего не успев сообразить, застыл в неопределённой позе. Не дав мне опомниться, вспышка ошарашила меня ещё раза три подряд, после чего наступила подозрительная тишина. Сохранив остатки здравого смысла, я понял, что это должно быть всё. Выйдя на свет Божий из этой мерзкой кабины, я подошёл к оконцу, откуда, судя по инструкции, должны были вылезти мои фотографии. В свободную кабину тут же забежали три школьницы, отчего она стала яростно шататься.

— Вот здорово будет забиться сюда всей нашей группой, — почему-то подумал я, ожидая снимки, которых всё ещё не было.