Андрей Портнов - Автово

— Нет, нет, обязательно сейчас, потому что уже никакая сила на свете не заставит меня прийти к тебе с этим ещё раз.

И сев снова поудобней на стул, я ещё подумал тогда:

— Если выдержу ещё и бровь, меня тогда не испугают и самые изощрённые пытки, а вырывание ногтей покажется просто невинной забавой.

Теперь индусские пальцы изучали мою левую бровь, оттягивая её на полметра, пока не нашли наиболее тонкий участок кожи.

Началось второе отделение кровавой сцены, поставленной по воспоминаниям маркиза де Сада. Рябушко и тараканы поспешно уселись вновь на свои места.

Что ж, второе отделение ничуть не уступало первому, даже наоборот. Если уж и проколоть бровь оказалось делом не из лёгких, то вставить в неё кольцо, вообще, не представлялось возможным. Но в Сони взыграли его личные амбиции, и теперь он уже хотя бы из принципа намеревался закончить своё дело.

Ковыряния в брови меня тоже как-то особо не привели в восторг, на глазах и всём лице снова выступила влага, и у меня было только одно желание — убежать отсюда с дикими криками и как можно подальше.

Изнасилование моего лица закончилось через тридцать минут. Выжатый как лимон Сони плюхнулся на кровать, не обращая внимания на протесты Рябушко, и ещё не было известно, кто из нас вымотался сегодня больше: я или Сони.

Мне хватило ума сразу не выбежать в коридор. Я медленно встал, подошёл к зеркалу и тут впервые увидел своё новое отражение.

Из зеркала на меня смотрела большая, опухшая, мокрая с синяками под глазами и прической «Конец света» рожа с двумя неимоверно большими кольцами в местах, где им совершенно не положено быть!

Я ужаснулся. Да, не таким, ох, не таким я представлял себе своё новое перевоплощение. Да увидав меня таким, моя родная мамочка выставила бы меня за дверь, наподдавая при этом ногой.

Около колец зияли огромные чудовищного вида кровавые раны. Вот почему первым делом я решил пробраться в туалет и тщательно всё промыть и сполоснуть лицо.

На моё счастье в очке никого не оказалось. Всё-таки, хорошо, что я выбрал для ЭТОГО позднее время суток, когда многие уже спали.

От очка до 204-ой я добрался, шатаясь, как пьяная сомнамбула — ну, точь в точь как тогда, когда я впервые закурил. Сейчас это, очевидно, объяснялось сильной потерей жизненного потенциала.

По пути я зашёл в 215-ую и, ища сигареты, подумал, что было бы, если Рудик или Владик сейчас неожиданно включили бы свет и увидали меня. Возможно, что кто-нибудь из них уже бы никогда не проснулся вновь.

Выйдя в коридор, я уселся около 204-ой и закурил. Нос горел, бровь горела, уши светились чёрно-малиновым оттенком и издалека должно быть представляли собой невиданное явление. Вся рожа, вообще, выглядела сплошным красным месивом и годилось, наверное, только для того, чтобы об неё вытирать ноги.

Вот с таким оригинальным и абстрактным лицом меня и застал Петька. Выйдя из своей 209-ой (в этом семестре среди «школьников» произошли некоторые изменения: к Изотьеву приехала жена, и их поселили отдельно в другом крыле, Петька переехал в 209-ую, которую, переехав к Гале, освободила Лена, и жил там один (!), а в 219-ой остались Ткачев с Глушковым), Петька сел напротив меня и, ничего плохого не думая, раскурил сигарету. И только потом взглянул на меня.

— Еб… — только и смог казать он. — Что это у тебя?

Я находился в таком состоянии, что уже не мог ни на что ответить.

— Да ты ещё и куришь? — удивился Петька.

Но то, что было у меня на лице, вытеснило его удивление насчёт моей сигареты.

— Вот это да! — продолжал он. — Ну, ладно, я ещё понимаю в носу, но в брови-то зачем?

Пришлось всё же объяснить ему, что мне захотелось новеньких ощущений.

Тут вышли Сони с Рябушко.

— Ничего себе, — высказал Рябушко, увидав сигарету у меня во рту. — Вышак! Сони, смотри!

Сони ужасно обрадовался, сел рядом, закурил и с профессиональной гордостью начал рассказывать Петьке о своих творческих деяниях. Моё молчание с успехом компенсировалось болтовней Сони. Петька явно ничего не понимал и разглядывал меня как музейный экспонат.

Тут к Сони пришёл в гости какой-то пацан. Увидев новую жертву, которую можно было загрузить, индус с новым приливом сил стал показывать ему меня со всех сторон и рассказывать, что вот, мол, что он теперь умеет делать.

Пацан, не зная особенностей моего характера, естественно был ошарашен.

— А ты… чего, и уши можешь проколоть? — заплетающимся языком спросил он у Сони.

— Уши? Ха-ха! — тот пренебрежительно посмотрел на него. — Если уж я нос и бровь проколол, то уши-то тьем более! Хочешь, я и тьебе так сделаю? Я тьеперь всё могу проколоть. А хочешь, я тьебе член проколю?

— Не-ет, — пацан всё ещё не пришёл в себя, — спасибо, я как-нибудь так пока похожу. А хотя, подумаю, может быть, ты мне ухо проколешь.

— Какое ухо, — возмутился Сони, — ухо — это примитьивно, — повторил он кем-то ранее сказанную фразу.

Сигарету я выкурил и понял, что здесь мне больше делать нечего. Хватит с меня! На сегодня впечатлений и без того достаточно. Пусть болтают между собой, а я, наконец-то, пойду спать.

Открыв 215-ую, я услышал спящие дыхания Рудика и Владика и подумал:

— Счастливые! Они ещё не знают, что их ожидает завтра.

И, стараясь не думать о боли в области ран, я лёг на свою кровать и попытался уснуть.

— Мне бы только выдержать завтрашний день, — были мои последние мысли на сегодня, и я повернул свою красную опухшую рожу на бок.

Пронзительно взвизгнула дверца Владиковской тумбочки. Я сразу же проснулся и ощутил неприятные покалывания на лице. Мгновенно вспомнилось всё.

— Я же ведь теперь окольцованный, — спросонья подумал я и поскорей повернулся лицом к стенке.

— Только не хватало, чтобы Владичка сейчас меня таким увидел, — говорил я сам с собой, — ещё сослепу не поймёт чего-нибудь, закричит. Тут Рудик проснётся, увидит меня, тоже закричит. Мало ли, что ему в первые минуты пробуждения покажется! А там вся группа сбежится, и пойдёт цепная реакция! А некоторые могут не выдержать — у кого-то печень больная, у кого-то с нервишками не всё в порядке… И что я буду делать с 16-ю трупами в нашей комнате? Нет, нет, к чёрту всё это, надо дать народу проснуться. Так что, не дай Бог, меня Владичка сейчас увидит.

И, подумав немного, я ушёл с головой под одеяло.

Разумеется, заснуть снова я не смог, поскольку проснувшийся Владик уже вовсю слонопотамил по комнате. Что за дурацкая привычка вставать в выходной день в девять часов утра! Вот, например, для нас с Рудиком самым обычным делом было вставать часиков эдак в два после полудня.

Где-то через час Владик пулей выскочил в коридор и с Рудиковской кровати донеслись звуки, говорившие, что Дима собирается вставать. Я быстро повернулся на спину и откинул с лица одеяло.