Жиль Куртманш - Воскресный день у бассейна в Кигали

Возвращаясь в отель, Валькур столкнулся с Рафаэлем и сказал ему: «Забудь про "голубые каски", они не двинутся с места. Вы предоставлены сами себе». И пояснил. Генерал предпринял все меры, что-бы оправдать как свою нынешнюю пассивность, так и будущую беспомощность. Просил разрешения, которое ему - он сам это прекрасно понимал - совершенно не нужно, у таких же чиновников, как и он. Естественно, ему отказали. Слал отчеты с требованием увеличения контингента, зная, что ни одна страна не хочет отправлять свои войска в Руанду, но зная и то - а это куда серьезней, - что те несколько тысяч солдат, которые у него есть, могут за считанные часы нейтрализовать экстремистов из президентской гвардии вместе с их основными соучастниками. Валькур, как и генерал, присутствовал на учениях руандийской армии, во время которых изо всех сил старался сдержаться и не расхохотаться, чтобы не оскорбить ни хозяев, ни их французских наставников, смотревших по сторонам, пока их ученики беспорядочно метались, словно скауты, впервые попавшие в лес. Руандийская армия представляла собой весьма печальное зрелище. Несколько сотен профессиональных солдат могли взять столицу под свой контроль за считанные часы. Силы ООН в Руанде нуждались не в усилении, а в смелом лидере. Все западные эксперты знали об этом, да и ооновский генерал тоже.

– Рафаэль, я больше ничего не могу сделать. Все это чудовищно. Я пытался, я сделал все, что в моих силах. Вначале, ты помнишь, я хотел расшевелить демократию при помощи телевидения. Потом хотел бороться со СПИДом, сняв о нем фильм. Телевидения так и нет, фильм, вероятно, я никогда не закончу. Остается Жантий и ребенок. Может, хоть двух человек мне удастся спасти.

Несмотря на все более укоренявшееся в нем ощущение собственной беспомощности, Валькур написал большую статью об убийстве друзей, о надвигающемся геноциде и созерцательно-спокойном отношении сил Объединенных наций. Он разослал ее в двенадцать редакций, с которыми поддерживал связь, в большинстве своем канадских. Лишь скромный католический еженедельник из Бельгии согласился опубликовать статью. Его это не очень удивило.. В 1983 году, как и сотни других журналистов, он получил пресс-релиз гуманитарных миссий, работавших в Эфиопии. В нем говорилось, что страна на пороге беспрецедентного по масштабам голода, который грозит гибелью миллиону человек. Газеты, телевидение, все инстанции ООН и все посольства получили один и тот же пресс-релиз и доклады, подробно излагающие показатели дождемеров, климатические прогнозы, характеристики влажности почвы, данные о состоянии запасов зерна, нехватке и плохом качестве семян, испортившихся вследствие длящейся уже год засухи. Как и все остальные, Валькур не откликнулся на крик о помощи. Только когда он сам увидел рахитичных детей, падающих на дорогах в обморок перед камерами Би-Би-Си, он поехал в Эфиопию, подоспев как раз к самому разгару трагедии.

Валькуру казалось, что он попал на один из тех жутких аттракционов, вызывающих одновременно ужас и экстаз, страх смерти и острое ощущение жизни, когда толком и не знаешь, как отделить одно от другого. Несколько дней назад в этом номере умирал Метод. А сегодня здесь смеялась маленькая девочка, глядя, как на стене играют тени, падающие от рук Жантий, которые она сплетала в причудливые фигуры. Этой ночью в нескольких сотнях метров отсюда такие же девочки, как и она, потеряют родителей под свист мачете и глухой звук масу. Казалось, что все это взаимосвязано и неизбежно, вписано в здешний распорядок жизни. Смех малышки и радость Жантий, в которой проснулся материнский инстинкт, снова вселяли надежду. Еще час назад, покинув кабинет генерала, ему хотелось бежать. А сейчас он лихорадочно писал в своем блокноте: «Заблуждение… думать, что это неизбежно, что это в природе общества, страны, людей… Не видеть, что всего несколько человек принимают решения, влекущие за собой всплеск насилия, а если они его не планируют, то создают все необходимые условия для него… Рассмотреть подробней пример СПИДа, являющегося следствием бедности… Разведенные женщины, вынужденные заниматься проституцией от случая к случаю, чтобы прокормить детей, потому что у них не может быть ни земли, ни дома… Невозможно, чтобы единственной причиной тому стало пресловутое сексуальное поведение жителей Африки, хотя это один из факторов… Написать историю страны, рассматривая ее сквозь призму истории Жантий и ее семьи… Отметить потворство международных гуманитарных организаций коррупции…». Жантий спросила, что он пишет.

– Я возвращаюсь к своей профессии: стараюсь сказать о том, что прячется за чудищами, карикатурами, символами, знаменами, униформой, громкими заявлениями о благих намерениях, усыпляющими нашу бдительность. Пытаюсь назвать имена настоящих убийц, засевших в президентском дворце и французском посольстве. Это как раз они составляют списки и рассылают директивы, финансируют операции и раздают оружие.

– И ничего нельзя сделать? - робко спросила Жантий.

– Можно, но этого так мало. Нужно, покуда возможно, не уезжать, наблюдать, обличать, свидетельствовать. Сохранить в памяти Метода, Сиприена, оставить записи для тех, кто придет после.

Он будет писать для тех, кто захочет читать, говорить с теми, кто будет его слушать, пусть даже в пол уха, и точка, Стучаться в двери посольств и дипмиссий он больше не станет, никаких обличительных обращений к нынешним властям и правосудию. Все это лишь бесполезная суета, которая, возможно, успокаивала его совесть, но подвергала опасности то единственное государство, которое он еще способен был спасти: двух его женщин.

В дверь постучали в тот момент, когда Жантий, улыбаясь, сказала ему:

– А ты напишешь о любви, чтобы я узнала побольше…

– О любви я знаю не больше твоего.

Молодой человек, обливающийся потом в своем синем костюме, накрахмаленной рубашке и старомодном нейлоновом галстуке, скорее всего, был новичком в этом цирке под названием Кигали и наверняка канадцем, которого перед отправкой в командировку в Руанду не предупредили, что здесь жарко. Жан Ламарр извинялся за причиненное беспокойство. Он пытался дозвониться, но было занято. Ему нужна помощь Валькура, причем срочно. Жан Ламарр носил очки в черной оправе, которые были слишком тяжелы для его маленькой головы и слишком внушительны для столь мелкого посольского чиновника, который к тому же выглядел так, словно готов проситься домой, столкнувшись с неразрешимой проблемой. Он путано объяснял, что приехал сюда позавчера, что его багаж еще не прибыл из Момбасы, что канадское посольство оставили на него из-за турнира в гольф-клубе, Он сожалел, что не пришел вчера поприветствовать господина Валькура, столь выдающегося члена канадского сообщества в Руанде, ведь ко всему прочему именно Ламарр будет заниматься в посольстве связями с прессой, а господин Валькур - известный журналист, чьи репортажи он видел по телевизору, чьи статьи читал в газетах. Малышка, начавшая хныкать еще до прихода молодого дипломата, сменила тактику, перейдя на крик. Простой и понятный язык. «Хочу есть, очень хочу есть», - ревела кроха, у которой не было имени, потому что Сиприен не удосужился представить ее тем, кто станет ее новой семьей.