Тони Хендра - Отец Джо

— Теперь — да. Теперь я безработный.

Дело происходило за две недели до Пасхи, шел 1984 год — год, имевший некоторое значение для меня-сатирика. Мы снова прогуливались под могучими бенедиктинскими дубами Квэра, где гуляли, когда я был еще молод, а отец Джо еще не стар. Пучки серо-зеленых листьев брызгами облепили толстые ветви-руки, под морщинистой кожей которых, как мне все еще казалось, медленно сокращались бугры мышц. Сквозь сучковатые, совсем не величественные арки проглядывал неспокойный, угрюмый Солент, своими серыми, стальными и угольно-черными цветами напоминавший школьную форму.

Вытянутое лицо осталось таким же — грубоватым, с глубокими складками, — но все еще без морщин. Казалось, отец Джо нисколько не изменился — ни в плане физическом, ни в каком другом. Когда я увидел его впервые, я не мог определить, сколько ему лет; если бы наша первая встреча произошла сейчас, я бы оказался в таком же затруднении. Пятьдесят? Восемьдесят? (Вообще-то, семьдесят пять.) Чувствовалась некоторая скованность в движениях, но ступни обутых в сандалии ног оставались такими же плоскими, с носками, вывернутыми наружу, как у Астерикса. Я сказал ему об этом. Отец Джо захихикал.

— Обожаю Астерикса! Так бы и читал про него день и ночь!

— А в Квэре что, читают комиксы?

— Боже ты мой, да у нас теперь есть беспроводной интернет. И н-н-наушники.

При упоминании последних я сразу бросил взгляд на уши отца Джо — они стали совсем стариковскими. Неужели старики и в самом деле усыхают везде, кроме ушей? Во всяком случае теперь уши отца Джо казались вдвое больше, а мочки напоминали велосипедные брызговики.

Я не виделся с отцом Джо вот уже четыре года — еще никогда мы не расставались на такой долгий срок. Во второй половине семидесятых я снова стал наведываться в Квэр, приезжая раз-два в год. Неловкость, которую я вначале испытывал, работая в «Пасквиле», куда-то делась. В моих приездах было немного от сыновней обязанности, но по мере того как Нью-Йорк, этот город, не способствовавший поддержанию жизни, вверг меня в суматошную жизнь на два берега, к тому же начался мой пост-«пасквильный» период «свободного художника» — оба этих фактора обычно смешивались в ванной моей Элейн, за чем следовали счета на сотни долларов — отец Джо стал также и моим маленьким секретом, тем, чем никто другой похвастать не мог. Другим приходилось совершенствовать себя, покупая книги. Я же обладал собственным Махариши, собственным Лао-Цзы во плоти.

Мы совершали приятную прогулку, каждый раз говоря об одном и том же. Можно сказать, беседа протекала по двум параллельным дорожкам, которые в самом деле не пересекались. Я говорил о своих бесчисленных проектах, о книге, телепередаче, фильме, сценарий к которому писал в Париже, о планах в отношении нового юмористического журнала… Я не был уверен, понимает ли отец Джо, вникает ли в то, о чем я рассказываю, но чувствовал, что это не имеет значения: похоже, он был доволен уже тем, что слышит отдаленный рокот моей деятельности.

Сам же отец Джо — хотя и знал, с какой неприязнью, а то и равнодушием я относился к Церкви теперь — болтал без умолку о своем старинном приятеле Господе, причем без всякого смущения, и в его разговорах не было того увещевательного, чуть ли не миссионерского тона, каким грешат некоторые набожные люди, разговаривая с людьми, набожности лишенными. Его болтовня не вызывала у меня раздражения, как это случалось когда-то. Но я и не внимал всему тому, что говорил отец Джо. Просто я чувствовал, что рядом с ним очищаюсь, что мне становится покойнее. Может, я и от мира сего, но ничто не могло перекрыть мощный поток монастырского покоя. Мы достигли определенного равновесия, не продвигаясь вперед, но и не отступая, — святой и циник, идущие рука об руку.

Однако в этот свой приезд я искал не равновесия и не утешительных бесед. Мне нужно было то, что я не мог найти нигде больше, а уж тем более в Нью-Йорке. Мне нужен был Духовник. Психоаналитик, который бы отличал хорошее от дурного. Тот, кто бы говорил, в то время как я бы слушал.

Мне хотелось скинуть накопившийся груз с плеч. Мне нужен был совет, я нуждался в утешении, в направлении, в… впрочем, я еще не знал, в чем именно. Я готов был остаться в Квэре столько, сколько потребуется.

Главной причиной моего приезда стала моя недавняя задумка — британский комедийный сериал под названием «Вылитый портрет». [55] Российский вариант — «Куклы».

В шоу-бизнесе, равно как в браке или внешней политике, действует такое правило: вы снова и снова напарываетесь на одни и те же ошибки. Плохо то, что эту уже знакомую ошибку вы не видите до последнего — пока, собственно, не совершите ее.

Еще в бытность работы в «Пасквиле» я познакомился с двумя замечательными карикатуристами — британцами Роджером Ло и Питером Флаком (Сами себя они называли «Фло и Лак», тем самым еще больше вводя в заблуждение работодателей, которые и так уже недоумевали по поводу загадочного, похожего на женское имя «Ло».) Их фирменным знаком были скульптуры из материала, очень похожего на детский пластилин — карикатуристы лепили грубоватых, но смешных персонажей в натуральную величину, используя в качестве моделей сильных и знаменитых мира сего; скульптуры потом одевали, устанавливали и снимали в каком-нибудь скандальном антураже.

Я взял их в «Пасквиль», и мы очень быстро сдружились. Оба британца были ребятами здоровенными, особенно Ло, который походил на корнуоллского пирата; огромного роста, немалого веса, вечно в красной бандане, обернутой вокруг лысеющей монашеской макушки. Они происходили из рабочих семей, выросли в окрестностях Кембриджа, среди торфяных болот, познакомились друг с другом в художественной школе неподалеку, а в свободное время подрабатывали, накрывая на столы — подумать только! — в колледже Сент-Джонз. Вполне возможно, кто-то из них приносил мне заказанный обед или убирал тарелку. И хотя я был из такой же пролетарской семьи, Родж частенько обращался ко мне как к «барчуку», дергая при этом за несуществующий вихор.

После того как я ушел из «Пасквиля», мы заговорили о том, чтобы превратить карикатурные персонажи в кукол натуральной величины, которые бы двигались, говорили, а может, даже снимались в телевизионных сериях. «Маппет шоу» произвело настоящий фурор по обе стороны Атлантики, так что мечты наши имели под собой основание. Благодаря Джиму Хенсону уже существовала технология, по которой можно было научить больших кукол ходить и говорить перед камерой. Я начал совершать регулярные поездки в Великобританию, чтобы помочь в осуществлении проекта, который к началу восьмидесятых уже начал вырисовываться, правда, не без вливаний со стороны первого предпринимателя в области техники сэра Клайва Синклера, а также при участии молодого режиссера зажигательных телекомедий Джона Ллойда.