Тони Хендра - Отец Джо

За последнюю неделю я столько раз представлял себе сцену: отец Джо сначала удивляется, но потом его старческое лицо покрывается морщинами, радостно светлея. После стольких лет греха и вероотступничества отбившаяся от стада овца нашлась. Блудный сын возвращается. Отец обнимает своего давно уже потерянного сына, благодарит Господа, в доме великая радость…

В действительности на лице отца Джо проступило выражение огромной усталости. Он тяжело опустился на огромный пень недавно срубленного дуба и похлопал рядом с собой. Я сел.

— Тони, дорогой мой, мы давно уже знаем друг друга. Ты внес в мою жизнь столько радости.

Каждая морщинка на его лице излучала доброту и мягкость. Наконец на нем отразилась печать сосредоточенной благости и спокойствия. Своим проницательным взглядом отец Джо всматривался в меня. Он заговорил не сразу.

— Знаешь, дорогой мой…

Последовала долгая пауза; отец Джо вздохнул.

— …как только я увидел тебя, я уже знал — ты не станешь монахом.

Никогда еще всего несколько слов не били с такой силой. Задыхаясь, я судорожно вдохнул.

— Я все заставлял себя не думать об этом Я все твердил себе: «А вдруг это ошибка?» Нельзя же знать наверняка. Необходимо проявлять смирение. А в тебе была такая убежденность, даже после того ужасного видения ада, ты был так уверен в своем предназначении… И это совсем сбило меня с толку.

Отец Джо уставился в землю; он сидел, сложив ладони — как на исповеди, как будто заглядывая в свою душу.

— Иной раз я старался отвратить тебя от избранного пути. А иногда потакал своей эгоистичности, поощряя тебя в твоем стремлении. Потому что любил тебя, дорогой мой, и сейчас люблю, потому что очень хотел, чтобы ты влился в нашу общину. Вот почему, Тони, дорогой мой, все эти дни ты оставался в гостевом доме. Я не мог решиться на то, чтобы представить тебя как послушника. Хотя очень хотел, видит Бог. Но то я, понимаешь? Не Господь.

Я же не слышал отца Джо. Пока тот погрузился в самоанализ, у меня было время, чтобы собраться с новыми силами.

— Отец Джо, погодите! Это все из-за моего брака? Так он…

— Нет, Тони, дело не в канонических принципах. Ведь ни первый, ни второй брак не были освящены Церковью.

— Ну, тогда и не вам решать. Это мой выбор!

Глаза отца Джо увлажнились. Я вдруг подумал, что никогда не видел этого в общем-то эмоционального человека плачущим.

— Знаешь, Тони… в тот вечер, когда позвонил твой отец и сказал о Кембридже… мне показалось, Господь тогда сурово обошелся со мной, очень сурово. Но оно и к лучшему. Уже тогда я понял, что после университета мы тебя не увидим…

— Но я должен был вернуться! Именно тогда, в университете я и оступился!

— Если бы ты вернулся, дорогой мой, рано или поздно ты бы взорвался…

Улыбка искривила старческие губы.

— …и причинил значительный в-в-вред о-о-окружающим.

— Отец Джо, тому человеку недоставало зрелости, он запутался, впал в заблуждение, ему не было доверия, он стал безбожником! Я начал все сначала…

— Знаю, дорогой мой, знаю. Ты вырастешь, наберешь силу и расцветешь. Но… не здесь.

— Отец Джо, на этот раз вы ошибаетесь! Давным-давно вы оказались правы, когда думали, что ошибаетесь. Частичка Квэра навсегда осталась во мне. Все дело в моих неудачных браках. Вот почему я поломал жизни тем, кто оказался возле меня. Даже в самые бездуховные времена я ощущал тоненький ручеек истины. Мое место — здесь, в аббатстве. Мой дом — Квэр!

Видимо, слова вышли хлесткими. Отец Джо совсем выдохся. Он едва заметно покачал головой.

— Тот тоненький ручеек вовсе не монашеское призвание, дорогой мой. А твое нежелание понять свое истинное назначение.

— Какое же?

— Тони, ты — муж и отец. Я давно уже понял это. Ты был еще мальчишкой, но в твоих словах о Лили, в твоем отношении к ней было столько нежности и великодушия. Господь уготовал тебе роль мужа и отца. Это твое призвание, и святости в нем не меньше, чем в нашем.

— Отец Джо, я потерпел неудачу — и как муж, и как отец. Причем не раз — дважды!

— Да, ты боролся с Господом Можно даже сказать, что в первый раз ты п-п-победил. Но, Тони, дорогой мой, безграничная любовь дает тебе еще одну попытку.

— Отец Джо, дорогой мой отец Джо! Пожалуйста, не надо!

В ответ священник обхватил мое лицо старческими ладонями и поцеловал — поцелуй мира, как в самый первый день нашего знакомства.

Карла была осторожна. Если ей и было любопытно, она это тщательно скрывала. Я подстегивал ее любопытство молчанием о том, что произошло. Карла с ее острой, как скальпель, интуицией, видимо, решила что это было нечто значительное и что до поры до времени об этом лучше не говорить.

Смирился ли я с приговором отца Джо? Ни на секунду! Я поспешил уйти, оставив старика сидеть на пне в одиночестве. До меня далеко не сразу дошло, что он страдал не меньше моего; что он наверняка хотел избежать подобных слов, надеясь, что я не поставлю его в такую ситуацию, когда он вынужден будет признаться в своих истинных чувствах. Я не сразу осознал, что он так же, как и я, испытал в ту минуту горечь конца, также оплакивал то, что могло бы быть, но не случилось.

Будучи уже в таком почтенном возрасте, отец Джо мог бы и скрыть свои истинные чувства, приняв меня с распростертыми объятиями — если бы и в самом деле думал, что мое общество доставит ему немало приятных минут и станет утешением. Однако вместо этого он, как всегда, выбрал путь не легкий, а наиболее бескорыстный, уводя меня от жизни, которая, как он чувствовал, не была моей, которая так или иначе повредила бы мне, пусть даже я стремился к ней всей душой. Отец Джо никак не мог допустить, чтобы я повторил ошибку.

Понимание пришло ко мне уже потом, когда стихли гнев и боль. Сначала же у меня возникло желание — и это единственный раз за все то время, что я знал отца Джо — не послушаться его. Он был неправ. И я знал это. Он рассудил неверно. Может, это что-то личное. Квэр же отчаянно нуждался в новобранцах. Даже если им было сорок семь. Я был нужен. Меня призывали.

В любом случае отец Джо не был последней инстанцией. Совсем нет. И вообще, его освободили от занимаемой должности. Надо было сразу же идти к старому доброму другу дому Элреду, теперь уже давно аббату — важной птице в монастыре, чье слово обсуждению не подлежало.

В течение целых двух дней я не мог добиться аудиенции у аббата, а значит, все эти сорок восемь часов я накручивал себя. Однако ради последующей жизни в мире и покое я готов был потерпеть.

Дом Элред, ни секунды не колеблясь, подтвердил: Джо абсолютно прав. Если он считает, что монашество — не мое призвание, значит, так оно и есть. Значит, я никогда не был предназначен к этому и никогда не буду. Если же мне трудно смириться с подобным решением и я все же хочу следовать монашескому пути, мне следует руководствоваться наиглавнейшим из положений Устава святого Бенедикта, краеугольным камнем монашеской жизни — послушанием. Духовник уже говорил мне о моем истинном призвании. И я должен послушать его. Все это дом Элред постарался сказать мягко, по крайней мере, настолько, насколько способен был на мягкость, хотя от его поцелуя мира отдавало холодом, как от прикосновения к мороженой рыбине. Возраст и высокое положение не смягчили натуру дома Элреда.