Николай Двойник - Повесть об одиноком велосипедисте

Наверно, сейчас нас всех, глобально, очень спасает идея прогресса – что завтра (пусть даже очень отдаленное завтра) будет лучше сегодня. Эта внутренняя убежденность сильно помогает жить. Когда я стоял два часа под мостом и вода на глазах прибывала, мне и в голову не пришло, что это начинается новый Всемирный потоп (хотя предпосылки были), и я ни минуты не сомневался, что буря закончится, что все мы пойдем и поедем по домам, а вода когда-нибудь все же уйдет.

Поскрипывает седло и иногда – левая педаль. Руки чувствуют металл руля, потому что я держу его не как положено (за нижние концы рогов), а сверху. Чуть заметно восьмерит колесо. Подтягиваю переключатель скоростей. Хорошо бы еще подтянуть цепь – похоже, она немного провисает.

Механизм никогда не бывает идеален. Но этот почти идеален. И мне нравится наслаждаться этой идеальностью. Нравится размеренное течение цепи, сливающееся мелькание спиц, почти неслышный ход и многолетняя надежность.

Сегодня я прислушиваюсь особо внимательно – после бури его пришлось хорошенько вымыть и прочистить, промазать, подтянуть. И первые километры был скрип – видимо, где-то в ходовой части оставался песок. Потом наступила привычная тишина.

В тот день по дороге в Д., оторвавшись от придирчивого вслушивания во внутреннюю жизнь велосипеда, я обнаружил, что не могу однозначно ответить на вопрос, закрыл ли я в прошлый раз балконную дверь? Я вполне мог не закрыть – никогда раньше я ее не открывал и мог забыть проверить, к тому же плавила мозги жара…

Дверь была закрыта. Уходя, я еще раз дернул ее и убедился в этом. И на всякий случай проверил все, что могло быть не закрыто и не выключено. По часовой стрелке: розетка – раз, телевизор – два, балкон – три, торшер – четыре, розетка на кухне – пять, окно – шесть, газ – семь, вода – восемь, свет в комнате и на кухне – девять, десять, вода в ванной – одиннадцать, свет в ванной – двенадцать, в коридоре – тринадцать…

И однажды мой стандартный маршрут в Д., которым я уже езжу автоматически, не глядя по сторонам и лениво перебирая приходящие в голову мысли, нарушается еще раз.

Я вижу стоящий поперек дороги сетчатый забор и от неожиданности не сразу понимаю, куда лучше свернуть для объезда. Сперва я думаю, что этот забор связан с заменой асфальта, потом – увидев за забором экскаватор, – что с ремонтом какой-нибудь трубы. Но потом вижу плакат: «Строительство жилого дома серии П-44 Т по адресу… ведет СМУ-…»

Я продолжаю ездить рядом с этим местом, и постепенно там вырастают контейнеры-бытовки, в которых поселяются смуглокожие строители. Экскаватор вырывает котлован, который через несколько дней наполняют дожди, и смуглокожие не работают, курят и скалят яркие белые зубы.

Проезжая мимо, слышу разговор. Один поджарый, а другой – покруглее, с заметной складкой на животе.

– Спартсмэн! – завистливо говорит один.

– Щюплий очэнь, – с сомнением возражает другой.

Они тут живут. Ждут, пока высохнет котлован. Затем появляются металлические фермы, преобразовавшиеся за ночь в кран, появляются арматура и бетонные конструкции…

С тех пор я начинаю обращать внимание на все заборы. И на то, что на них написано.

Это называется «уплотнительная застройка». Когда внутри сложившегося квартала находят место, чтобы втиснуть еще пару домов. Если подумать, это наверно лучше, чем строить новые районы за городом.

При этом по телевизору каждую неделю говорят о трещинах домов и провалах грунта. Какое-то время назад говорили, о провалившемся в центре доме. Кажется, никто не пострадал – в старом двухэтажном особняке были то ли офисы, то ли ремонт и был выходной день. Я так и не понял, как он провалился: полностью на два этажа или только чуть-чуть, где-нибудь на полметра, – съемки были путаные, а скоро место провала закрыли высоким забором. Не знаю, насколько правда, но, опять же говорят, что под городом есть огромные пустоты и какие-то разломы, на которых вообще нельзя ничего строить выше пяти этажей.

Впрочем, много всего говорят. Например, о подземных ходах под всем городом. Или о тайных ветках метро, идущих в том числе и к тому загадочному объекту, к которому я выбрался в день бури. Или о мутирующей в грязных реках и прудах рыбе, не имеющей уже ничего общего с природными экземплярами.

Конец июля.

Неделю я живу на даче.

После продолжительной тишины пришла эсэмэска, и я поехал в Кратово. В старом дачном поселке с трудом отыскал нужный дом. На звонок из-за зеленого забора появилась грузная широколицая женщина лет шестидесяти пяти. Я сказал, что было нужно сказать, и она отвела меня в маленькую комнату, которую сдавала в сезон – ничего лишнего и ценного. Комната выходила на большую террасу. Тут я поставил у двери велосипед и облюбовал просиженный диван, рядом с которым стопками лежали двадцатилетней и большей давности журналы. Переселение было таким спонтанным, что удивляться некогда было.

Женщину зовут Мария Петровна, но реально получается Марь-Петровна. Она добрая, ненавязчивая, ни о чем особенно не спрашивает и, похоже, не в теме. За завтраками и ужинами рассказывает о муже, дочке, зяте, внучке, соседях, других дачах, вспоминает какие-то истории… в общем, все как обычно. Я плохо усваиваю эту информацию и играю отведенную мне роль отпускника, каждый день уезжаю на велосипеде и только один раз ездил по делу. Ломать голову, зачем я тут, мне уже надоело. Слишком много неизвестных в этом уравнении.

Как это ни покажется странным, но ездить тут особенно негде. Кругом дачные поселки, отображающиеся на карте мелкой сеткой улиц, иногда попадаются лесные островки, где днем под каждым кустом можно обнаружить бабушку с ребенком, а вечером – компанию молодежи, и круглосуточно – свалку мусора.

Улицы представляют собой глухие кирпично-деревянные коридоры, тянущиеся по несколько километров и временами пересекающиеся другими коридорами. Вдоль растут обычно кустарники или деревья, в отдельных местах, напротив старых дач они настолько разрослись, что заборов не видно и, глядя в перспективу, представляешь, будто едешь по просеке. Иногда эти коридоры так и называются – Восьмая просека, Вторая поперечная просека и т. д.

Я живу на улице Карла I. Кажется, это английский король, которого казнили в середине XVII века в ходе революции. Вокруг много революционных названий – улица Розы Люксембург, улица Фрунзе, аллея Крупской и другие. Но Карл I меня удивил – все-таки он был из другого лагеря. Хотя был же анекдот про то, что Хрущев хотел «Золотой Звездой» Героя наградить Николая II за создание в России революционной ситуации.