Николай Двойник - Повесть об одиноком велосипедисте

А потом можно про осень. Но про осень она будет в августе. Про то, что уже значительно сократился день. А в октябре – и вовсе про то, что с работы приходится уходить по темноте. Вспомнит ли она тогда про весну? Нет, не вспомнит. Как не думает сейчас про осень, когда день будет становиться короче. Теперь она счастлива розовой полоской на западе. Она радуется ей каждый год, и так проходят все эти годы. Вспоминаемые по урожаям огурцов. Так радуются лету маленькие дети, им не приходит в голову, что потом все равно придет зима. Или они попросту забывают, что бывает зима.

Нужной сотрудницы я не дождался и ушел. Не испытывая никакой радости от прихода весны.

Вечерами я мог подолгу раскладывать компьютерный пасьянс или, не в силах подняться и пойти спать, смотреть телевизор.

Потом уволилась Оля.

Я как-то вернулся к нам в комнату и увидел кусок торта возле компьютера.

– Это что?

Антон оторвался от «Контры». Он был молодец, ему все равно – уволят или нет – и потому играл в «Контру». «Всего что от нас требуют, говорил он, мы все равно не сделаем, так что за разница: не сделаем мы половину или треть?»

– А? Это тут девушка приходила. Я свой уже съел. Она, по-моему, на втором этаже в конце коридора сидит.

Я поднялся на второй этаж.

– В честь чего гуляем?

Оля улыбнулась.

– Ухожу я от вас. Злые вы!

– В смысле? Увольняешься?

Кивнула: да.

– И куда?

– Пока никуда.

– Как никуда?

– Я тут больше не могу!

– Что-нибудь случилось?

– А то нет! Ты не видишь, тут каждый день что-нибудь случается!.. Набрали своих. Родственников уже всех пристроили, теперь соседей начали! Вот Левина ушла – думали кого-то из наших на ее место. Ирина восемь лет работает, можешь представить!..

– И что?

– Что! Берут какую-то Эльвиру Брониславовну! На фиг мне это надо – работать на этих копейках до старости!.. Давай чай пить, пока чашки еще не убрала.

Мы вместе ехали в метро. Она оставила свой телефон.

Примерно так же год назад ушла Маша. Очень быстро, в два дня. Я ей так ничего и не сказал. Потом, я слышал, она вышла замуж.

Я, конечно, тоже был хорош. Не понял с самого начала. А надо было, как все, – прогнуться под этого толстого придурка и послушно кивать головой, какой бы бред он ни нес. Все равно можно было тихонько все делать как надо, а не как требовал он. Он бы все равно потом не разобрался. Ничего же не смыслит… Но вообще фантастика: все крутили пальцем у виска и одновременно гнули спины, и только начальство души в нем не чаяло. Если бы я поступил тогда, как все, было бы проще.

Я не буду описывать, что было. Потому что мною двигало физическое омерзение, какого я в жизни еще ни разу не испытывал. Оно возникало при одном появлении этого придурка, и я ничего не мог с собой поделать. У меня не получалось быть подобострастным и делать вид, что то, что он говорит, – умно и справедливо… Он шел по коридору, гундосил что-то Кате из кадров и держал руку у нее на талии.

Скорый поцелуй, а потом – еще один, скрытый от глаз, между колоннами. Мы шли неизвестно куда, мимо ее бывшей школы и дальше по переулку. Вскоре накатил дождь. Мы переждали его в магазине мобильных телефонов. Он промчался, но продолжало капать с крыш и с верхушек старых тополей, давших от корня новую поросль. Мы пошли дальше, и второй раз нас прихватило на углу. Пересмотрели все книжки в книжном, а потом стояли на высоком крыльце, так как по пятницам магазин закрывался в восемь. Стояли, и я, как всегда, не помню, о чем говорили, потому что это было отличительное свойство общения с Леной – повороты разговора в памяти не задерживались.

Утром я плелся от метро через дворы, в обход, на работу. Мимо школьного стадиона, обтянутой сеткой баскетбольной площадки, стен старых домов. Привычный маршрут уже месяц вызывал тошноту. Я нашел этот путь в обход. Вчера толстый придурок придумал мне еще одно идиотское задание. На задании стояла резолюция сверху. Я ему почти открыто хамил, а он мне придумывал задания. Чтобы я их завалил, чтобы можно было влепить мне выговор. Чтобы я выглядел в глазах руководства… уж не знаю, кем он хотел меня выставить… Так меня будет проще подмять под себя. И я все это понимал, и шел, и думал, что мне делать с заданием, можно ли найти в нем зацепку, чтобы вывернуть в другую сторону, чтобы в дураках остался не я.

– Ты думаешь, так можно работать? – спросила меня Оля.

Она заехала забрать оставшиеся вещи, и мы вместе обедали.

– А ты уже устроилась? – ответил я вопросом на вопрос.

– В процессе.

– Я думаю, что нельзя. Более того, толка от такой работы никакого нет.

– Ничего смешного.

Это она сказала, потому что я улыбнулся. Но она сидела сбоку и была занята курицей и не разглядела, что улыбка была грустной.

– Смешного ничего. Еще скажи, что я зря проедаю народные деньги.

– Молодец, что сам понял.

– Можно подумать, ты ушла, чтобы народ не разорять. Твою работу, кстати, двоих посадили выполнять… Тоже мне – приступ совестливости!..

Она молча сидела с куском курицы на вилке, а потом сказала:

– Ты не ходи сегодня к Придурку.

– Почему?

– Ты какой-то нервный.

Позвоню ли я Оле? Я давно не звонил никому. Хотя уже тепло, самое время звонить, встречаться с друзьями, пить пиво в парке.

И не раз ловил себя вот на чем: звоню Лене, предлагаю встретиться, а на самом деле рад, если у нее не получается. Потому что банально хочется выспаться. Много дней и недель подряд хочется выспаться.

У меня подозрительно поднялось настроение после решения подать заявление. И странно, но даже в виду неопределенности, оно не думало падать. Я до конца понял Олю и ее порхание в преддверии увольнения.

Я уходил не в отпуск, после которого все вернется в прежнюю колею. Я уходил совсем, и было абсолютно ясно, что назад не вернусь. Наступала свобода.

Мне хотелось всеми чувствами ощутить весну. Пронзительно уловить все ее запахи и настроение. Я решил написать заявление через неделю – не потому, что того требовала работа, а потому, что надо было уладить свои личные дела, и – что тоже немаловажно – распробовать постепенный приход свободы.

В конце этой первой недели я ушел на час раньше – кто бы что мне сказал? Мы встречались в метро с Леной, был май, и всю дорогу до станции я рассматривал пропускавшие сквозь себя лучи солнца свежие и яркие липовые и тополиные листья. Я чувствовал, что за последние несколько дней, которые благодаря работе я был выключен из жизни, все стало иным. Иными были улицы, по-иному ощущалось время – словно оно начиналось только сейчас, сию минуту и длилось бы вечно. Я даже думал по-иному, хотелось красивых пространных фраз, приходящих в изнеможение от своей изящности. Как писали раньше про туманные рассветы, разбуженных насекомых и застилающий дорожки сада белый цвет яблонь.

Читать дальше