Николай Двойник - Повесть об одиноком велосипедисте

Так мы отметили Димкин день рожденья. Очень душевно, перебрав всех знакомых и пересказав последние романы в интимных подробностях (я, правда, больше слушал). Ели пиццу, очень вкусную. Мне сейчас кажется, что она во всем виновата, но не факт. А потом, когда все показное слетело и мы вновь стали детьми, пиво закончилось и Димка вспомнил, что в машине есть подаренная коллегами бутылка коньяка и какие-то турецкие сладости. Мы спустились во двор, машина стояла в тени деревьев, коньяк был очень хороший, мы слушали музыку и говорили, что на самом деле всё – ерунда, и что я поступил правильно, и что он, Димка, тоже бы уволился и пожил в свое удовольствие, если бы не жена и не кредит за квартиру и если бы не боялся потом опять начинать с нуля. Почему с нуля? – возмутился я. И мы договорились, что не с нуля, но и совсем не с той позиции, на которой он сейчас. Тогда я спросил, чем бы он занялся, и он ответил, что научился бы играть на пианино или каком-нибудь синтезаторе. И если бы хорошо получалось, пошел подработать в ресторанчик, играл бы там по вечерам.

Воскресенье прошло в полубреду, и только к вечеру, осторожно неся на негнущейся шее чугунную голову, я добрался на кухню и смог без особого отвращения посмотреть на печенье и сухари.

Велосипед в коридоре укорял меня своим спортивным видом. Стоял молча, но я же видел, что укорял.

Почему я не катался все эти годы? То есть катался, но редко, на даче, и чаще – на совсем старом мамином велосипеде. А здесь, в темном шкафу, стоял мой. И наверно, уже не надеялся, что его когда-нибудь вынут. Последний раз я ездил на нем года два назад.

Что меня теперь удивило, когда я снова стал ездить на велосипеде?

Во-первых, изменилась геометрия города. То, что казалось далеко, куда надо было добираться на двух автобусах и трамвае, оказалось рядом. А то, что было рядом, в четырех станциях метро, – становилось труднодоступным.

Во-вторых, чем дальше от центра города, тем быстрее удавалось передвигаться.

В-третьих, в центре города скорость падала до нуля и его можно было считать недоступным вовсе.

В-четвертых, четче проявился рельеф. Раньше я с ним не считался и мои транспортно-пешие маршруты от него не зависели.

В-пятых, велосипедисты на улицах (если не брать в расчет дворовую шпану) почти не встречались.

Дождило. Мы зашли в маленькое простенькое кафе.

Принесли пиццу. Внутри нехорошо шевельнулось. «Всё-всё-всё! – уговорил я себя. – Всё прошло. Уже неделя».

У вермута был густой привкус зубной пасты.

– Это же не «Мартини», – сказала Лена не совсем уверенно.

– Не «Мартини», – подтвердил я.

– Обманывают.

– Было ясно с самого начала.

Я посмотрел на него на свет – он желтел в стакане, а потом потемнел, когда сквозь него проехал троллейбус. Желтел, как вода в дачном колодце.

Маленькими кусочками она ела пиццу. Несколько минут мы молчали. Я смотрел в окно. Может быть, она вспоминала наши прошлогодние походы по кафе. Но только не думаю, что это так.

И все-таки удивительно, откуда такая зубная паста.

Когда-то я запоминал наши разговоры очень хорошо, почти слово в слово, а теперь я их не помнил, только некоторые фразы, и иногда путал, что мне говорила она, а что – кто-то другой. На самом деле это очень неудобно – не помнить, кто тебе что сказал.

– Чем ты теперь занимаешься?

– Ничем, – я пожал плечами, – отдыхаю.

– Три недели ничем не занимаешься?

Три недели, подумал я. Да, три недели. Удивительно быстро прошли. И я ничем не занимаюсь. Три недели.

За окном шли люди, некоторые спешили, и я почувствовал себя очень счастливым, что прошло три недели, первые три недели за много-много лет, когда мне не надо было никуда спешить. Я откинулся на спинку и потянулся.

– Ни-чем!

Лена посмотрела на меня и не смогла ничего возразить на мою блаженную улыбку.

– Ты думаешь, это так просто ничего не делать? Ничего подобного, это очень сложная задача! Я в первые дни буквально извелся – не мог сидеть без дела, отвык ничего не делать. Последний раз я отдыхал после первого курса, а потом пошло – работа, подработка, учеба, дела… брал только отпуска на неделю, на две… Может, поэтому стал кататься на велосипеде – так не чувствуется безделье.

В-шестых, с непривычки больше тридцати километров проехать было сложно. Однажды без карты я заехал в парк на берегу реки, где – вот так странно – я не был никогда раньше. К нему примыкали старые дачи, и это было тоже странно – город, дачи… Рядом большой жилой район, а тут – как старый пригород. «Пахнет как у нас в туалете», – говорит маленькая девочка, прижавшись носиком к вылезшему из-за дачного забора цветку жасмина. Затем я лежал на изгибе реки, в соснах, и думал, что эти годы офисной жизни не только отняли у меня время, но и отняли друзей, почти все потерялись, обзавелись заботами, делами, другими знакомыми. И мне даже не с кем покататься на велосипеде. Нет, мне не скучно. Просто рассуждения о жизни.

После парка я ехал домой по самой жаре. Устал ужасно. 37 км.

Еще на дисках я нашел электронную карту города. Ее прелесть заключалась в том, что на ней были изображены все строения, включая гаражи, бойлерные, безымянные будки газовых, водных и прочих служб, сараи, заборы, железнодорожные ветки (даже такие, которыми, по моим собственным наблюдениям, не пользовались лет двадцать). О большинстве зданий были известны номера и даже сведения о том, что в них расположено.

А кроме того, за что я карту особенно полюбил, – она позволяла проложить произвольный маршрут любой сложности из одного пункта в другой и подсчитать его протяженность. Компьютер мог самостоятельно проложить маршрут, нарисовав его желтым зигзагом, только эти зигзаги оказывались на самом деле не самыми короткими и не учитывали забитый центр и постоянные пробки на основных магистралях.

Так что в результате я прокладывал сам свой предполагаемый путь по улицам и переулкам, через дворы и парки, обходя нехорошие места. К тому же кое-что изменилось – тут построили дом, здесь поставили забор, там расширили развязку и проложили новую улицу…

Маршруты оказывались, когда я увеличивал масштаб, чтобы просмотреть все целиком, очень извилистыми, и я лишний раз убеждался, что дороги в городе проложены довольно бестолково. А когда я, руководствуясь полученной ломаной линией, выезжал в город, то протяженность этой линии на счетчике неизменно оказывалась примерно на десять процентов больше, чем насчитал компьютер.

Так появился второй поправочный коэффициент – 1,1.