Николай Крыщук - Кругами рая

Желание поделиться становилось, однако, все невыносимее. Невпопад он пускался рассказывать свои фантазии под видом историй, которые с ним происходили. Впечатление было оглушительное: все решили, что он сбрендил. «И опасен», – добавил Козодоев, похожий на рыжего, волосатого шахматного коня. Поворачивать голову Козодоеву мешал шейный корсет, по причине чего он предпринимал уже третью попытку окончить начальную школу.

Такой же обвал ждал его в сердечных делах, которые он попытался направить с помощью вдохновенья. К третьему классу выяснилось, что он любит Машу из параллельного «В». Алеша послал ей стихотворение про подстреленного орленка. Пейзаж ущелья был заимствован у Лермонтова.

– Что вы всё, поэты, про природу пишете? Не про что больше?

Маша была глупа. К тому же у нее обнаружилась вредная привычка чистить на переменах ногти. Но не это было главным.

Алеша понял, что решать житейские проблемы с помощью эпизодического сочинительства нельзя. Пушкой по воробьям. Литература должна прийти к людям в виде книжки, опоздать на годы и застать их врасплох, догнать на пути к новым неудачам и открыть глаза на неправильно прожитую жизнь.

Это жестоко. Утерянные возможности уже не вернуть. Но лучше позднее раскаянье, чем умереть без идеала.

Незаметно для всех, а главное, для себя Алеша превратился в молчуна. Это избавило его от роли посмешища. Место первого ученика ему не светило. Он помнил много ненужного, однако даже стихотворение по программе давалось в муках, и он забывал его сразу после звонка. Удачи, как и неудачи, вызывали у него на лице всегда одну смущенную улыбку В лидеры он не рвался, и одноклассники относились к нему ровно, пожалуй, его даже любили. Перемена, которая с ним произошла, у всех была на памяти. Его молчание принимали за некую отрешенность и ждали, что он может выстрелить когда-нибудь внезапным талантом.

Незаметность стала его правилом. Этого требовало и призвание.

Жизнь шла своим ходом, но Алеша никогда не отдавался ей полностью. Настоящая жизнь происходила в тетради, с которой он уединялся каждый вечер. Он стал невнимателен и однажды явился в школу, забыв, что накануне объявили бойкот математичке. Другому этот промах мог навсегда испортить жизнь. Но тут все как-то сразу поверили, что предательство он совершил по рассеянности, все обошлось шутками на тему картины Репина «Не ждали». Злата Моисеевна уже ломает авторучки и готовит на засыпку четвертную контрольную, как тут в пустой класс входит заспанный Алеша и с невинной ухмылкой спрашивает: «Не ждали?» В этой сценке, несмотря на комизм, он выглядел почти героем. Многие поверили, что Алеша явился утром именно для усиления эффекта и что они сами накануне этот ход придумали.

Его талант сатирического копииста, в духе популярного тогда Андроникова, был хорошо известен, хотя пользовался он им редко и без намерения обидеть; потому и обычное для него простодушие выглядело юмористической фигурой, а все вместе, при его молчаливости и нежелании высовываться, создало ему репутацию головастого. Бандитское крыло класса во главе с Козодоевым взяло его под свою опеку от разного рода случайных нападений. Он даже нередко становился их конфидентом, особенно когда надо было уладить конфликт со школьными властями.

Своих одноклассников он видел словно во сне, с ясным сознанием, что это сон и что он когда-нибудь кончится. Уже одно это положение – автора и владельца сна – делало его выше остальных. Он мысленно опережал каждое движение, видел насквозь мысли и желания, предвидел события, и поэтому казалось, что руководил ими.

Быстро переболев сказками и приключениями, он стал брать книги из библиотеки отца. Его волновали не только герои и их несчастья, но и всемогущество автора, его посвященность в мысли, чувства и даже сны своих персонажей. В этом он узнавал себя.

Любить его как его самого никто не мог, потому что настоящая его жизнь была скрыта от всех; она была в его снах, в его сочинениях и планах. Это не были планы по спасению человечества, но какое-то преображение, когда книги его станут всем доступны, должно произойти. Может быть, все захотят превратиться в птиц или начнут писать музыку.

Сам он исчезнет в первый же день (идея побыть Рузвельтом в коляске к тому времени была отвергнута), роль благодетеля была ему в тягость. Он переменит лицо и заживет одним из многих, не желая, чтобы кто-нибудь узнал о перенесенных им страданиях, и распространяя вокруг себя любовь.

Выключенностъ Алеши из местных интриг, нежелание занимать чье-либо место создали ему репутацию человека безобидного. Рассеянностью, которая однажды стала причиной его промаха, он теперь пользовался по расчету, заметив, что недостаток делает человека свойственнее и ближе.

При всем чувстве внутреннего превосходства он оставался простодушен, и его любой мог водить за нос. Козодоев два года строил для них летательный аппарат в виде голубя. Потом пьяный отец Козодоева выкинул уже почти готового голубя на помойку и работы начались заново, в еще большей тайне.

Алеша уже понимал, что его обманывают. Но не мог он сказать в глаза: «Врешь ты, Козодоев! У тебя по физике двойка». Во-первых, это было и вообще невозможно. И потом, Козодоев сначала сам верил в свою мечту и только потом стал обманывать. Пока Алеша делал вид, что верит, Козодоев и сам как будто верил. Он был вроде лунатика. Нельзя будить лунатика.

Был, однако, просчет в его не столько продуманной, сколько случившейся роли. Потому что одно дело – незаметное поведение, другое – мизерабельная внешность, когда на следующий день тебя вчерашний товарищ может и не узнать. Под товарищами подразумевались, конечно, исключительно девочки.

Много страданий принесла ему внешность. Зеркало обнаруживало на узком лице асимметричные брови и сдвинутый набок нос. Губы при улыбке стремились уползти в сторону, как будто кого-то передразнивая. Голос долго оставался девчоночьим. Пробовать его на низкие ноты после нескольких домашних тренировок он даже и не пытался. Ежик из мягких, негустых волос не стоял, с такой прической он выглядел почти лысым, любая же другая прическа от первого ветерка превращалась в чепуху. Алеша густо намазывал волосы бриолином и превращался в трактирного полового. При всем этом был виден его очень высокий, почти неприличный лоб.

Он начал подозревать, что дело не в одной только внешности. Отец ведь тоже не был красавцем. Алеша пытался перенимать повадки отца, но успеха не имел. Уже повзрослев, он долго еще обольщался тем, что связь с доступной женщиной является его победой. Интересно, что все его подростковые мучения, страдания, посеявшие в нем именно в ту пору вечнозеленые сорняки комплексов, прошли почти мимо матери и мимо отца. Никто не сказал ему, что он красив и привлекателен сам по себе, а сочувственные улыбки только усугубляли дело.