Александр Этман - На седьмой день: рассказы

– Сразу видно, что ты только что приехал. 8 Марта – это пролетарский, коммунистический праздник. Забудь про него. Сегодня, говорит, суббота, лучше в синагогу сходи.

– Это чтобы за Эсфирь помолиться? – спрашиваю.

– Зачем за Эсфирь? – говорит. – И кто она такая?

– А затем, – говорю, – что именно благодаря Эсфири мы нынче и отмечаем день 8 Марта. Это, говорю, еврейский народный праздник. И вовсе не пролетарский. И вообще, правильно его называть Пурим! А кто такая Эсфирь, мне вам просто неудобно объяснять, вы же в Америке живете...

А я тогда, между прочим, думал, что те, кто долго в Америке живет, намного умнее тех, кто недолго. Это, конечно, извините за тавтологию, недолго продолжалось. Но тогда...

Особенно я уважал людей, которые по-английски говорили. Или в кино смеялись. Вот когда смеялись – прямо завидовал. Например, идет кино. Все хрустят попкорном, запивают колой, интеллигентно отрыгивают – кто громче, кто тише. Я попкорн не люблю, колу не пью – экономлю. Смотрю кино. Хорошее кино, между прочим. Цветное. Актеры разговаривают друг с другом, естественно, по-английски. Некоторые слова понимаю: «йес» и «ноу». И тут один актер с трагическим видом что-то произносит. Я напрягаюсь: наверное, думаю, кто-то умер. Но тут зал начинает смеяться, причем громче всех начинает смеяться наша русская пара, которая нас, собственно, в кино и пригласила.

Жена меня в бок толкает: мол, смейся, дурак! Ну, я начинаю, конечно, смеяться, причем в голос! А сам чуть не плачу. Ну как же это так, думаю? Ведь они пять лет назад и по-русски-то с трудом объяснялись! Я же помню, до Москвы их провожал! Они говорили: «А шо, этот метро до Шере, мать его, не едет?» И скучали «за бабушкой». Не «по», а «за». Зря я их недооценивал – вон, выучили английский, имеют квартиру в Скоки! Короче, переживал... Хотя это, конечно, к делу не относится.

Ну вот: я говорю, мол, извините, дамочка, но при всем уважении к годам, проведенным вами в свободном мире, вынужден настоять на том, что праздник 8 Марта – вовсе не пролетарский, а скорее даже религиозный, связан с Эсфирью, и его историческое название поэтому – Пурим.

Она на меня так опасливо посмотрела и говорит:

– Саша, вы там в Италии что – пили каждый день и при этом не закусывали?

– Пили, – говорю, – если уж интересуетесь, каждый день, и разное, и закусывали «крыльями советов» и югославским супом «Кокоша», но только вижу, что вы, мадам, хорошо изучили историю марксизма-ленинизма, а историю иудеев не знаете, несмотря на то, что, в отличие от меня, ходите в синагогу. Тем не менее, – говорю, – сердечно поздравляю вас с праздником и желаю всяких женских радостей.

Она даже обиделась тогда:

– Ты, – говорит, – еще знамя свое красное разверни. Наверняка привез...

– Знамена, – говорю, – привез. Причем три. В Италии жалко было за бесценок отдавать. Одно такое красивое: с одной стороны – Ленин, с другой надпись: «Парикмахерской № 16 – победителю социалистического соревнования!» Ну и два еще похуже, с пятнами. Мы их в Торваянике на пляже вместо подстилок стелили. И я не понимаю, отчего вы так негодуете, уважаемая? Я вам говорю, что праздник этот – не пролетарский, а вы мне – «знамена разверни»...

– Запомни, – говорит, – нет тут ваших комуняцких праздников! У нас вместо вашего поганого 8 Марта есть День матери. Понял?

– Извините, – говорю, – но, честное слово, я прямо поражаюсь вашему, максимально мягко выражаясь, неумению слушать. Праздник этот – не комуняцкий...

Тут, видимо, ее супругу этот диалог надоел, и он решил тему сменить.

– Едем на Арубу. Будем стоять в «Рэдисоне». А вы куда едете? – А мы, – говорю, – едем в Висконсин. Будем жить в мотеле.

– А в прошлом годе, – говорит, – мы были в Барбадосе. Стояли в «Хилтоне».

– Ой, как далеко, – говорю. – За бабушкой не соскучились? Стоя-то... Присели бы...

Чуть не поссорились мы тогда, в девяностом. До сих пор, словом, не помирились. Но это, опять же, никакого отношению к делу не имеет.

Итак, я утверждаю, что праздник 8 Марта и Пурим – это одно и то же. Конечно, подавляющее большинство читателей находятся под обманчивым впечатлением о том, что идея праздника 8 Марта была выдвинута небезызвестной Кларой Цеткин на Международной конференции женщин в 1910 году в Копенгагене.

Там, если верить кадрам кинохроники, Клара Цеткин взобралась на трибуну и действительно предложила ежегодно отмечать 8 марта как день рождения женского пролетариата.

Почему Цеткин выбрала именно 8 марта, а не 9-е? Или там, может, 14 января? Всякие там коммунисты и им сочувствующие объясняли это так. Мол, возник этот праздник как день борьбы за права женщин. Женский день был приурочен к событиям аж 1857 года, когда 8 марта работницы швейных и обувных нью-йоркских фабрик прошли маршем по улицам города, протестуя против низких заработков и тяжелых условий труда. Они требовали 10-часовой рабочий день, светлые и сухие рабочие помещения, равную с мужчинами заработную плату. Ничего они тогда, кстати, не добились.

Конечно, Клара Цеткин, как тетка образованная, могла знать про эту демонстрацию. Она, кстати, в гостиницах жила, а не стояла.

Но скорее произошло другое. Клара, как послушная еврейская девочка, в детстве хорошо усвоила Тору. А в Торе ясно сказано, что 8 марта – самый что ни на есть женский день. Не верите? Слушайте сюда...

Итак, мы снова вернулись к замечательной женщине по имени Эсфирь. Она была женой, если не ошибаюсь, персидского царя Ксеркса, сына Кира, который первым, задолго до Адольфа Гитлера, предложил окончательно решить еврейский вопрос. Но Кир долго возился с греками и не успел даже приступить к решению этого вопроса. Он возлагал большие надежды на Ксеркса, который тоже много воевал, но потом наткнулся на греков, вернее, спартанцев, в Фермопилах и задержался там, что позволило остальным грекам сгруппироваться и нанести персам сокрушительное поражение при Саламине.

Ксеркс помнил обещание, данное папе относительно иудеев. Каким образом потомственный антисемит Ксеркс женился на еврейке Эсфири, непонятно. История говорит нам о том, что Ксеркс понятия не имел о еврейской родословной своей жены, что свидетельствует о поразительном головотяпстве персидских чиновников и работников госбезопасности, которые не проверили анкету Эсфири. А может, жена Ксеркса была вне подозрений, как жена Цезаря?

И, надо сказать, что Ксеркс обожал свою жену. И хотя у него были возможности баловаться с наложницами, он во все свои боевые походы брал Эсфирь и делился с нею своими стратегическими планами.

– Ужо вон греков в море сбросим и на юг повернем, – говорил, наверное, Ксеркс, поглаживая грудь Эсфири. – Есть там у меня небольшое дельце.

– Какое такое дельце? – спрашивала, наверное, Эсфирь.