Александр Этман - На седьмой день: рассказы

Вооружившись картой мира, евреи сели на берег в излучине Днепра, в то время главной русской реки, поскольку через несколько веков именно там появилась Киевская Русь, которая, конечно, тут же была споена сбежавшимися отовсюду евреями. Но мы забежали вперед.

Итак, евреи сидели на днепровском берегу и спорили. Наиболее продвинутые евреи указывали на необходимость срочного снаряжения морских экспедиций, призванных открыть новые земли с еще неспоенными народами. Ортодоксально настроенные евреи требовали ревизии уже споенных территорий и триумфального возвращения на берега Нила.

– А что с египтянами? – запальчиво спрашивали ортодоксы. – Мы будем спаивать египтян или мы не будем спаивать египтян? Или мы простим им все?

– Да ну их, – отмахивались реформаторы. – Давайте поплывем на юг.

– А почему не на север? – просто так, чтобы пошуметь, спрашивали центристы.

– А Карфаген? – горячились ортодоксы. – А персы? Вон они трезвые ходят...

Реформаторы уже хотели лезть в драку, но тут внимание собравшихся привлекла ладья, спустившаяся в излучину. В ней сидел человек в меховой шапке-ушанке, что смутило евреев, изнывавших от жары.

– Кто ты, человек? – спросили евреи, когда ладья с человеком причалила к берегу.

– Меня зовут Айвистоо, – сказал человек, помолчав перед этим с полчаса. – Я приехал из Эстонии...

– А что такое Эстония? – спросили евреи.

Человек не ответил, но задумался.

– Так что, в конце концов, будем делать? – вернулись к обсуждению евреи.

– Финикия! Финикия! – кричали ортодоксы.

– На юг! На юг! – кричали реформаторы.

– Подождем здесь, пока не сформируется Русь, – предлагали центристы. – Скоро должна, мы недавно подкупили Дельфийского оракула, он нам сказал...

Спустилась ночь. Евреи затушили разведенные было костры и стали укладываться спать. Внезапно они услышали:

– Эстония – это гордая и независимая страна.

Стоит ли говорить, что вскоре был споен и эстонский народ, а по дороге такая же трагическая судьба постигла куршей, ливов, литов и только зарождавшихся вятичей.

Великий древнегреческий поэт Гомер жил в середине IX века до нашей эры. Сначала он не был великим древнегреческим поэтом, а жил в небольшой горной деревушке и только и делал, что смеялся гомерическим смехом, чем страшно пугал односельчан. Причем гомерический смех Гомера раздавался и днем и ночью, и если днем с ним еще как-то мирились, то ночью это доставляло большие неудобства, поскольку от гомерического смеха Гомера просыпались древнегреческие дети и потом долго не могли уснуть. Кроме того, переставали нестись куры, а коровы отлынивали от своих прямых обязанностей.

Однажды сельчане собрались на совет. Вызванный Гомер долго не мог понять, чего от него хотят, а когда понял, засмеялся гомерическим смехом и ушел. Тогда жители этой горной деревушки обратились за помощью к евреям. Для этого им пришлось отправиться на Синайский полуостров, по которому к тому времени уже тридцать восемь лет водил евреев Моисей. Они попросили евреев слегка уклониться от курса и навестить Гомера, с тем чтобы споить его насмерть. Евреи с удовольствием согласились, попросив при этом в задаток шесть тысяч талантов, а в каждом таланте содержалось двадцать шесть килограммов серебра. У сельчан как раз столько и было, и они ударили по рукам.

Евреи пришли к Гомеру и напоили его какой-то отравой. Сначала Гомер гомерически хохотал, и односельчане, собравшиеся во дворе его дома, уже начали волноваться, но потом наступила тишина. Вскоре скрипнули двери, и в проеме показались евреи.

– Было тяжело, – сказали они. – Но мы-таки споили его. Крепкий вообще-то мужик... Ну, мы пойдем, что ли? Нам еще года два по Синаю ходить...

Они получили еще шесть тысяч талантов, украли табун кентавров и ретировались.

А когда взошло солнце и Гомер не засмеялся, как обычно, односельчане решили навестить его.

– Как дела, Гомерушка, – спросили они. – Что-то ты такой молчаливый. А ну посмейся...

– Не до смеху уж мне, дорогие мои домочадцы, – угрюмо отвечал Гомер. – Из чужой и далекой страны вчера путников я привечал. Попросились ко мне на ночлег. Молока вместе с мясом поесть отказались и, сильно картавя, сидели. А потом пойло жуткое дали мне выпить они. И вот я ослеп, так чего же мне, право, смеяться?

Облегченно вздохнули сельчане и по разным делам поспешили. А Гомер в рваной тунике какую-то лиру схватил и громко запел:

– Час от часу не легче, – шептались коварные односельчане. – Сначала ржал как конь, теперь песни орет. Давай-ка мы его спровадим. И выгнали несчастного слепого.

И пошел слепой Гомер со своею лирой по Пелопоннесу. То тут то там раздавались его истошные вопли:

«Сумасшедший, – думали древние греки, – пшел отсюда».

Так Гомер ходил по Греции до самой старости, спотыкаясь и прихрамывая. К нему привыкли и даже подкармливали. За это время он сочинил «Илиаду», «Одиссею» и «Сказку о коварных евреях», которая начиналась так: «О, не ходите, вы, дети Эллады, на землю евреев гулять...»

В противовес расхожим домыслам, сфабрикованным евреями, согласно которым Гомер не мог писать, поскольку был слеп, великая древнегреческая жертва Сиона овладела ремеслом каменотеса и долбила свои тексты на каждом более-менее подходящем валуне.

Незадолго до смерти Гомер пришел в Афины и громогласно заявил: «Время собирать камни». Все, что оставалось сделать древним грекам после внезапной смерти Гомера, наступившей в результате инсульта по поводу в очередной раз потерянной лиры, это пройти маршрутами поэта и перетащить все валуны в одно место. Так возник Парфенон.

Спустя много лет Грецию посетил еврейский поэт Самуил Маршак, укравший камень с началом «Сказки о коварных евреях» про детей, которым не рекомендовалось ходить гулять на землю Израилеву. Он продал эту фразу Бабелю (не Михаилу, которого больше знают чикагцы и москвичи, а Исааку) – за десять рублей. И. Бабель перепродал ее И. Ильфу за пятнадцать. И. Ильф попробовал перепродать ее Е. Петрову за двадцать, но русский Петров был не дурак и сторговался на девятнадцати. Потом фразой торговали И. Эренбург, О. Мандельштам, Б. Пастернак и О. Брик. Пока Брик пытался перепродать фразу в столовой Моссолита, Маяковский увел у него жену Лилю. Раздосадованный Брик вдул фразу про детей обрусевшему немцу Чуковскому за двести двадцать пять рублей, но в итоге Чуковский не прогадал, потому что написал сказку про врача-вредителя Айболитмана и получил хороший гонорар. И все советские люди прочитали эту сказку. А потом ее прочитали все дети всех советских детей. И дети этих детей. И уже никто не помнил, кто именно написал начало. Потому что Гомера советские люди не любили, ошибочно считая его бухарским евреем.