Александр Этман - На седьмой день: рассказы

– Что стоишь, дегенерат? – кричит жена. – Сейчас этот скунс затошнит нам всю территорию!

– А как его ловить? – спрашивает господин М., сжимая в руке штопор.

– Не знаю! – вопит жена. – Убери гада со двора!

Тут господин М., не придумав ничего лучшего, мечет в скунса, которого, напоминаю, рвет, этот самый штопор. Скунс пугается и, недорвав, устремляется через открытую на кухню дверь – в дом. Там он начинает нервно бегать по кухне и немножко попукивать. Потому что скунсы, когда пугаются и вообще испытывают эмоциональный дискомфорт, пукают.

– О, майн гот! – говорит жена. – Нам придется отмывать всю кухню.

Господин М., вооружившись теперь шампуром, мечет им в скунса и почти попадает. Чувствуя приближение смерти, скунс снова пукает, но теперь уже довольно громко, и бежит на второй этаж. Там – в спальнях – происходит борьба не на жизнь, а на смерть, победителем в которой выходит скунс.

Потому что он каким-то образом перехитрил или запутал охотившегося на него господина М. и, спустившись на первый этаж мимо окаменевшей жены, вырвался наружу, после чего, пукнув на прощание, покинул негостеприимный двор.

В этот момент приходят Климовичи. Точнее, они не приходят, а звонят из машины. Трубку берет жена и говорит замогильным голосом:

– Алло!

– Это мы, – радостно курлыкает Климович. – Что это так воняет у вас на улице? Нет сил даже в машине находиться...

– Если вы думаете, что воняет на улице, – говорит жена господина М., – то вы должны войти в дом. У нас в доме был скунс.

Климович, кутаясь в грудь жены, входит в дом.

Жена господина М. повторяет:

– Теперь нам придется отмывать всю кухню...

– По моему, – говорит грубый Климович, – вам придется сносить дом. А где М.?

Тут жена вспоминает о том, что у нее есть муж. И начинает его позорить перед гостями, как с его слов было написано в полицейском протоколе.

Ну, и кончилось, все, конечно, некрасиво. Жена, когда полицейские приехали, была вся в зеленом свекольном салате, а муж истекал кетчупом. Кастаньетили цикады, фламенковали кузнечики, и наглый скунс посмеивался в усы на безопасном расстоянии.

А дом, похоже, сносить не придется. Русская бригада мойщиков готова отмыть его по сходной цене. Правда, занавески и все такое надо будет поменять – запах сильно въелся. Они работают уже три дня в таких белых масках.

Господин М. говорит, что сначала они хотели включить в счет противогазы, но он, дескать, сказал, что в противогазе, мол, каждый может, а вы, мол, попробуйте без противогаза, да и противогаз нынче дорог.

И жена его даже похвалила за то, что сэкономил на противогазах. Потому что они помирились на следующий же день после того, как его из кутузки выпустили. Ибо семья, что ни говори, самое главное, что у человека есть.

А с Климовичами они больше не станут дружить, потому что Климовичи по всему городу разнесли весть о том, как скунс напроказничал. И как жена господина М. с первой попытки ловко попала мужу бутылкой кетчупа по голове. И как господин М. потом атаковал жену салатами четвертой свежести из русского магазина, один из которых – зеленый такой – ссорящиеся называли свекольным.

Короче, Климовичей вычеркнули. Они, правда, клянутся, что это не они...

– А кто? – в полемическом задоре спрашивает господин М. – Скунс?

Если кто не знает, есть в Израиле такой город – Нацрат-Илит, то есть Верхний Назарет. Или просто Назарет. Тот самый. И больше ничем особо не примечательный. Я не знаю, как там было с народонаселением в те времена, когда родился маленький Иешуа, но сейчас арабов в Назарете гораздо больше, чем евреев, потому что окружен он многочисленными арабскими деревнями.

Но евреи в Назарете по-прежнему живут. И среди них живет очень интересная такая ленинградская семья. Давно, знаете ли, приехавшая, но не растерявшая известного питерского апломба, который совершенно справедливо раздражает всю остальную русскоязычную публику по обе стороны Атлантики – от москвичей до житомирцев.

Иными словами, в семье этой читают прозу, обсуждают стихи, а в носу и ушах ковыряют такими специальными палочками – с ваткой на головке.

Старшие дети – Белла и Лена – родились в Ленинграде и приехали в восемьдесят втором совсем малышками. Одной три, другой – годик. И представляете, в 1999 году, когда серьезной Белке исполнился двадцать один, а взбалмошная Ленка в свои неполные девятнадцать вышла замуж, мама Фрида вдруг взяла да и родила папе Рафе сына. В декабре. Когда холмы вокруг Нацрат-Илита по ночам подкрашивал глупый иней.

Раньше Рафа мечтал о внуке. Потому что дети бывают плохими или хорошими, но внуки – всегда изумительны. Но когда родился Ленечка, он понял, что такое счастье. Фотографию сына он выхватывал из бумажника быстрее, чем любой ковбой – револьвер из кобуры. Он проводил с ним все свое свободное время, и в результате к шести годам Ленечка свободно говорил, читал и кое-что писал и по-русски, и на иврите. Природа наградила позднего ребенка огромными, небесного цвета глазищами, правильными чертами лица и золотыми кудрями. Не рыжими, не белокурыми – а именно золотыми. Не ребенок – просто ангел!

Прошлым летом они решили наведаться в Санкт-Петербург – показать Лене родной город. Увидев Петра на набережной, Леня наморщил лобик и сказал с выражением:

Отчего стоявший рядом экскурсовод, покосившись на Рафину кипу, сказал в восхищенном смятении:

– Ну, ни хрена себе...

– Что вы сказали? – вежливо осведомился Ленечка.

– Молодец, братан! – перевел себя экскурсовод.

– Рафа, пойдем, – строго сказала Фрида.

И они ушли. В такси Ленечка заерзал:

– Папа, а где гулял Евгений Онегин?

– В Летнем саду.

– Я знаю, – примирительно сказал Ленечка. – А где он?

– Тут неподалеку, сынок, – подал голос таксист.

– Хочу! – Ленечка был категоричен.

За пятерочку таксист согласился подождать. Они прошли по аллеям, декламируя друг другу великие пушкинские строки. Ленечка пребывал в величайшем почтении к месту и даже раздувал ноздри, стремясь вобрать в себя побольше воздуха Летнего сада. Потом Рафа сказал:

– Неудобно, таксист ждет.

И они направились к выходу. Навстречу им шла старушка. Вернее, это они шли ей навстречу. Старушка с трудом передвигала ноги. Дойдя до лавочки, она осторожно присела и, кряхтя, принялась открывать потрепанную сумочку. Поравнявшись с ней, Ленечка сказал: