Владимир Рафеенко - Московский дивертисмент [журнальный вариант]

Какой бред, сказала Джанет, покачивая головой и пытаясь не вспылить, господи, боже мой, какой необыкновенный бред! Тебе лечиться нужно, мой милый! Мой бедный, бедный мальчик! Твою психику подкосила жизнь с матерью-истеричкой, которая, извини меня, совершенно определенно имеет серьезнейшие психические отклонения! Я не знаю, кто твой отец, да, признаться, и знать особо не стремлюсь, но мне почему-то думается, что он тоже парень не подарок! Удивляюсь, как в этой семье и с этой наследственностью ты сохранил в себе хоть какое-то здравомыслие!

А мне, ты знаешь, мне нравится этот апокриф, нимало не смущаясь, продолжил Патрокл с улыбкой. В самом деле, эта история не вступает в жесткое противоречие с текстом Евангелий. Там было три волхва — и тут, там были приношения — и тут. Правда, они должны были быть царями и прийти с востока, но все три мои матери были из хороших семей. Филомела, например, была дочерью царя Афин. Ведь, если разобраться, не так уж нам и важно, звали ли волхвов Каспар, Мельхиор и Валтасар, или их звали Джаганатха Пури, Варанаси, Харидвара, или еще как-то?! Златоуст, между прочим, пишет о том, что их было не трое, а двенадцать. Так что я оставляю за собой право верить этой маленькой семейной легенде! Я же не претендую на абсолютную достоверность! Но должен тебе сказать, что ты зря относишься к моим рассказам, равно как и к моей семье, так поверхностно и, скажем так, предвзято. Это изобличает в тебе некоторую эмоциональную и интеллектуальную ущербность.

Да что ты такое говоришь, тихо сказала Джанет, с гневным удивлением разглядывая спокойное и немного насмешливое выражение лица Патрокла. Ты снова пытаешься на полном серьезе втюхивать мне эти фантазии?! Да ты совсем с ума сошел, мальчик! Нет, в самом деле, сколько можно, Патрокл?! Когда ты перестанешь нести ахинею и требовать от меня слепой веры в нее?! Скажи мне, ты хотя бы когда-нибудь останавливаешься? Скажи мне, мальчик мой, это периодически случается или ты все время своей жизни проводишь в мире фантазий?!

А какая тебе разница, засмеялся Патрокл, если ты считаешь это все просто выдумкой и прихотью избалованного женским вниманием дворника?! Ах, вот как! Ты избалован у меня женским вниманием?! А как ты думала?! Кстати, ты уже придумала, что мы скажем твоему мужу? Мы скажем, низко наклонив голову, проговорила Джанет, что у тебя появились мысли по поводу одного апокрифа и нам нужно его срочно обсудить для включения этого материала в твой диплом! Ты же собираешься когда-нибудь писать диплом?

Все может быть, пожал плечами Патрокл. Впрочем, добавил он, тебе не кажется, что все те предлоги, которые мы с тобой придумываем, весьма неубедительны? Особенно с точки зрения профессора, доктора медицинских наук, а к тому же еще и Щелкунчика? Я не думаю, что он настолько доверчив, чтобы серьезно выслушивать всю эту ерунду об апокрифах, дипломных работах и прочем. Но он же выслушивал все это целых два месяца? А тебе не приходило в голову, что он просто не слушал, что ты говорила ему?

Не слушал? Джанет вдруг поняла, что Щелкунчик действительно просто ее не слушал! Он никогда ее не слушал! Да они же разговаривали друг с другом в последний раз лет пять, а то и семь назад! Тогда она еще была ему интересна и нужна. Но с тех пор все изменилось. Он не нуждался в ней больше. Во всяком случае, как в женщине. Она была ему необходима как подтверждение его социального статуса, его добропорядочности и “нормальности”. Да, подумала она, а ведь моему мужу всегда не хватало той самой нормальности, которая так ценится в известных кругах общества! Он всегда был немного не в себе. Странно, она как будто и без того это знала, но вот только сейчас подумала об этом как о само собой разумеющемся факте!

Так, может, все-таки поедем ко мне? Патроклу явно надоело стоять у самого дома под ветром, в красно-багровом октябре, поправляя продуваемую насквозь вязаную шапочку, осторожно дыша на свои длинные и давно замерзшие пальцы.

Нет, внезапно заупрямившись, сказала Джанет, никуда мы не поедем! Я тебе больше скажу! У нас в баре есть отличное французское шампанское, и мы сейчас с тобой будем его пить! А может, не стоит? Нет, стоит! Стоит! Стоит! Джанет схватила Патрокла за руки и стала прыгать вокруг него, как маленькая расшалившаяся девочка. Мы с тобой напьемся, как две березы, и, когда приедет из клиники мой муж, нам с тобой будет уже совершенно все равно, верит он нам или нет!

Парис довольно быстро вырос в высокого статного парня. Лизавета в нем души не чаяла. Юноша был вдумчив и умен, он много ел и много читал. Ведь в медвежьей избушке оказались превосходные книги! Ну, оно и понятно. Лизавета и Потап Абрамович были не простые медведи, но русские интеллигенты, хозяева леса в третьем поколении. У них в избушке было много книг, особенно русской классики. Но больше всего Парису нравился, естественно, Пушкин.

Мама, говорил он вечерами Лизавете, вот ты как считаешь, стоит нам заменить барщину оброком или не стоит? Вот Онегин, тот заменял. А мы что, хуже? Не знаю, сынок, говорила Лизавета, насчет хозяйства — это к папеньке.

Нет, конечно, Парис понимал, что у них на полях работают не крестьяне, а обычные животные, которые повсеместно в лесах водятся, уже не говоря о современных ему русских городах, но ему была охота и пофантазировать немного. А вот что бы, например, было, если бы у них были настоящие крепостные, то есть русские люди, православный народ, богоносец и кормитель!

Скучно тебе просто, сказал как-то Потап Абрамович, по своему обыкновению просматривая в Интернете новостную ленту телевизионного канала “Евроньюс”. Я понимаю. У нас тут лес глухой. До Мытищ на попутке минут сорок трястись. И в друзьях у тебя волки и лисицы. Да ты и с ними, гляжу я, не общаешься. И, кстати, зря, сударь мой. Интересный народ у нас в лесу собрался, презанимательный! Они тут не просто небо коптят, с ними завсегда есть о чем поговорить!

Расскажете такое, папенька! Парис недоверчиво сложил губы. Сами-то вы с ними, поди, не говорите! Все рычите больше и периодически съедаете то одно животное, то другое. Как будто у вас в супермаркет некого послать! Как будто у нас на дворе стоит не двадцать первый век! Как будто не вы мне с детства внушали передовые идеи и направления! Каждый день преподаватели из МГУ к нам в избу ездят, о науках и искусствах, о гуманизме европейской культуры рассказывают! А кто, позвольте мне вас спросить, давеча целую лекцию прочел по буддизму, когда я всего лишь бабочку придавил на клумбе, которая туда-сюда мотылялась как бешеная и нервы мне все измотала?! И после этого вы идете в лес и съедаете дикое и ни в чем не повинное животное, куда это годится?

А ты не больно умничай, сказал Потап Абрамович, невольно покраснев. Мне по статусу своему положено употреблять в пищу живые существа. Иначе как они узнают, кто в этом лесу хозяин? Никак. Мне, безусловно, телятина в красном вине больше импонирует. Или судачок а-ля натюрель. И буддизм я люблю всей своей душою. Если хочешь знать, у меня четвертая ступень посвящения. Я, быть может, как его, рубиновый луч Будды! Ну, вот и не ел бы тогда животных, сказал Парис запальчиво. А я и не ем! Да, конечно! Он не ест! А кто слопал на прошлой неделе маленькую дикую свинью, а потом сам же и грустил, ходил по лесу, оды писал. “Зачем я съел тебя, Наф-Наф, зачем сгубил младую душу…”. А ты бы, гад такой, чужих бы дневников не читал! Потап Абрамович взъярился и отвесил Парису подзатыльник, а когда тот пригнулся и подзатыльник прошел мимо, вдогонку отправил ему свое отцовское наставление с правой.