Сулейман Файяд - Живой мост

Неожиданно она понизила голос почти до шепота и спросила меня:

— Ты никогда не встречаешься с призраками?

— Призраками?

— Да. Из оккупированной Газы, с западного берега Иордана, с Галанских высот… Они тихо заходят в наши переулки, в безмолвии взирают на окна и балконы, стучатся иногда в двери домов, просят разрешения бросить хоть один взгляд на комнату, в которой они раньше жили, выпить хоть один глоток воды, а потом так же бесшумно уходят. Новые хозяева встречают их то улыбкой сострадания, то горестными вздохами. Одни приглашают войти, другие даже двери не откроют. Некоторые из них отчаянно ищут глазами приветливое лицо, чтобы только спросить: «Не стоял ли здесь темный каменный дом»? И как часто прохожий отвечает: «Я родился уже после этого, дядюшка».

— Мой дом не посещают призраки, — продолжала женщина, — они не слышали о моих сокровищах, спрятанных в старых матрацах: высохших букетах, подаренных на свидании, посланиях первой любви, листочках с робкими стихами, найденных между страниц учебника, дневниках со словами клятв на верность родине. Вот мои сокровища! Напиши о них в своем журнале. Может быть, тогда эти скитальцы начнут посещать и мой дом.

Я поспешил успокоить ее. Тогда она подошла к старому сундуку, вынула связку писем и протянула мне.

— Возьми. Это мой подарок. Письма, которые я писала, но не отослала тому, кто должен был бы их получить. Из них ты узнаешь, почему я осталась на улице аль‑Вади.

— Почему же?

— Потому что я хотела быть вместе со всеми вами, моим народом. Вы моя семья. Мои дети. Я не могла покинуть родину в трудный для нее час, я должна была помочь ей в справедливой борьбе.

У всякой повести есть начало и конец. Это естественно. Я рассказал вам начало истории старьевщицы, но не хочу завершать ее… Не лучше ли нам всем вместе написать конец этой истории?

Перевод И. Лебединского

В эту ночь, как и в предыдущие, деревня рано погрузилась во мрак. Пытаясь согреться, люди не выходили из домов. Каждый искал тепла: одни в постелях, другие, победнее, в дыхании домашних животных, которые находились под той же крышей.

Снаружи по узким улочкам метался холодный ветер. В воздухе кружились поблекшие листья, мелкие щепки, обрывки бумаги; их несло вдоль заборов, прижимало к стенам домов. Потом задувало с другой стороны, и весь мусор устремлялся на соседнюю улицу, чтобы через несколько минут вернуться обратно или перекочевать дальше…

Хотя время было не позднее — едва перевалило за восемь, — если бы не шумные порывы ветра да выстрелы, которые изредка доносились с иорданской стороны, деревня бы уже уснула…

Прежде чем войти в дом племянницы, Абу Халиль долго колебался. Этой ночью могло решиться многое. В памяти возникла знакомая картина. Жена положила в очаг дрова, затопила его. Угли она взяла из кухонной печи, где днем пекла хлеба. Подрумяненные, они лежат теперь на столе. В комнате тепло, располагает к лени. Если сейчас вернуться, жена спросит: «Ты был у Рабийи?» — «Да, положение у нее неважное!» Он тряхнет головой, так что кепка сдвинется на лоб. «Расскажи подробней!» — попросит жена.

Абу Халиль отогнал назойливые мысли и, стоя на ступеньках, поежился: «Постучу! Скоро девять, после девяти находиться на улице запрещено!»

Темный переулок пустынен. На углу, свернувшись, лежит собака. Не шевелясь, будто неживая…

Абу Халиль вошел в дом племянницы и, как всегда, вместо принятого «разрешите?» высоким голосом сказал:

— Клянусь аллахом, вот и я!

Муж Рабийи Махмуд ничего не ответил. Он сидел возле очага и кочергой помешивал угли, постепенно отодвигая их к дальней стенке. Во рту торчала сигарета.

Абу Халиль снял плащ.

— Ну как, ей получше?

Вместо ответа Махмуд бросил взгляд на кровать, будто сказал: «Взгляни сам!»

Только дети по‑иному отнеслись к приходу Абу Халиля. Суада, Джамиля и Хадер тотчас узнали голос дедушки. Девочки уже легли спать — отец требовал, чтобы они ложились пораньше. Хадер был на особом положении: ему всего три с небольшим, но за ребенка его уже не считают — мальчик, мужчина! Пользуясь этим, он, несмотря на поздний час, продолжал играть. Когда вошел Абу Халиль, Суада сбросила с головы одеяло и толкнула локтем сестру. Все трое любили дедушку. Да и как его не любить — он знает интересные сказки: «Хитрый Хасан», «Лейла и злой волк», «Мышонок». Вот и сегодня обязательно что-нибудь расскажет!

— В комнате что-то холодно… Махмуд, поправь одеяло! — послышался слабый голос Рабийи.

Махмуд хотел возразить — нагретый воздух дрожал от жара, в очаге гуляли синие огоньки, — но воздержался и, подойдя к кровати, тщательно расправил сбившееся одеяло, подоткнул его под бока больной.

Повернув голову, Рабийя увидела, какой радостью светятся глаза детей, поняла причину и сама, невольно обрадовавшись, попросила:

— Дядюшка, расскажи что-нибудь малышам!

Слова прозвучали, как звон колокольчика в конце утомительного урока: девочки соскочили на пол, бросились к дедушке, уцепились — одна за левую руку, другая — за правую, а Хадер, подойдя, уперся ему прямо в колени.

— Расскажи, дедушка!

— Расскажи!

— Уважь их просьбу! — сказал Махмуд.

Рабийя тотчас повторила слова мужа:

— Уважь их просьбу! Это как бы мое завещание — не забывай о детях! Когда я умру, рассказывай им сказки, хоть изредка!

Абу Халиль взглянул на племянницу, подбодрил ее:

— Ну, ну! Рановато о смерти‑то…

Но на душе у него было тоскливо — Рабийя выглядела очень плохо. Он быстро уложил малышей в постель, закутал.

— Ладно! Если они потом сразу уснут, так и быть, расскажу.

И он начал тихо — тихо:

— Жила — была маленькая Лейла, а рядом, в лесу, злой волк…

Несколькими годами раньше, когда у Рабийи еще не было сына, она как-то слышала эту сказку. Дядюшка рассказывал ее девочкам. И вот теперь снова та же сказка. Будто ничего не изменилось. Так ли?

Она отвела взгляд, устремила его в потолок. На лбу выступили капельки холодного пота.

В голосе дяди чудился другой, хорошо знакомый голос. Темная ночь… По тайной тропе идет отец. Надоело ему на чужбине, хочется пожить в родных краях, в родной деревне, там, где прошло детство, молодые годы, осталась дочь. Пролегла между ними граница…

Перед глазами Рабийи, словно из тумана, вынырнул образ Абу Халиля. Движения рук напоминают отца — он точно так жестикулировал, когда, много лет тому назад, рассказывал ей, тогда еще маленькой девочке, какую-нибудь занимательную историю. Она закусила губы. По ввалившимся щекам скатилось несколько слезинок.

Не удалось отцу перейти через границу — схватили солдаты. Не пощадили старика, отправили в тюрьму, заковали руки в кандалы. Его руки, руки, которые месили глину, укладывали ее в деревянные формы, затем выставляли формы на солнце и, когда глина высыхала, из кирпичей строили дом. Дом, в котором она сейчас живет!