Себастьян Жапризо - Обреченное начало

Так проходили месяцы первого триместра. Деревья стояли на своих местах. Улицы тоже. Все было так, как раньше. Дени ждал. Он верил. Но все оставалось по-прежнему.

Началось все в конце января. Ученики еще обсуждали рождественские каникулы и свои подарки. Стояла холодная и ясная погода. Огромные платаны во дворе выглядели голыми и черными на фоне белого неба. Земля была твердой и промерзшей. Но снег не выпадал. Каждый день мальчики говорили, что он вот-вот выпадет, но его не было. Тогда они грустно глядели на небо и вспоминали, как в прошлые годы в это время играли в снежки.

Перед каникулами воспитатель организовал посещение больницы. Весь декабрь собирали подарки и складывали их на большом столе в глубине класса для самостоятельных занятий. Каждое утро, прежде чем сесть за парту, ученики, стараясь привлечь к себе внимание, относили туда свои подарки. Иногда игрушки, иногда печенье или сигареты. Иногда кульки с конфетами или с засахаренными фруктами. Но чаще всего — книги, старые зачитанные романы без обложки, которые охотно отдавали родители. Выложив на стол приношения, ученики с деланным безразличием проходили на свои места и погружались в домашние задания перед тем как отправиться на урок. При этом они не поднимали головы, словно бы и не интересуясь тем, как реагируют на их дары остальные.

Во время каникул ученики — небольшими группами — навещали больных и относили им подарки. Но Дени в этом не участвовал.

В первые дни январских занятий сбор подарков и походы в больницу продолжались. Однако Дени не подошел к воспитателю, чтобы записаться в список посещений, как другие ученики. Жаки Рено нарисовал на картоне большую картину — мальчик с грустным лицом зеленого цвета и черными кругами под глазами лежит на больничной койке. Сверху Жаки крупно написал тушью:

Рисунок повесили на двери класса для самостоятельных занятий, но Дени так и не записался.

Как-то утром, в среду, после службы, воспитатель задержал Дени на выходе из часовни, остальных учеников отпустив во двор.

— Я не видел вашего имени в списке посещений больницы, — сказал воспитатель.

— Я не записывался, — сказал Дени.

Воспитатель был одного с ним роста. Он улыбался, чтобы Дени чувствовал себя свободно, и от этого щеки на его румяном лице надувались. Темные волосы на непропорционально большой голове были гладко прилизаны. Воспитатель поднял камешек на верхней ступеньке лестницы и бросил его во двор.

— А почему вы не ходили туда на каникулах?

— Я ничего не принес в подарок, — сказал Дени.

— Это не имеет значения.

— А я думал, имеет…

Воспитатель провел рукой по сутане, стряхивая пыль. Старая сутана лоснилась на локтях и коленях.

— Это не имеет значения, — повторил воспитатель. — Вы могли бы пойти туда с остальными. Почему бы вам не сходить в следующий четверг?

Дени пожал плечами и стал разглядывать облако на белом небе. Облако не двигалось.

— Вы же знаете, по четвергам я обычно наказан.

— Может быть, в таком случае, вы постараетесь не шалить?

— Я стараюсь, — сказал Дени. — Честное слово, стараюсь. Просто никто не замечает этого.

— Странно, — сказал воспитатель. — Если бы вы старались, я бы наверняка заметил.

Он закончил разговор и стал спускаться по лестнице. Дени не двигался, устремив взгляд к облаку. Вот всегда так. Они уходят, и не понятно, о чем они думают. Никогда не угадаешь, о чем они думают. Остаешься один на один с пустотой, как будто у тебя что-то отобрали. Кажется, ничего не отобрали, и тем не менее после их ухода ты чувствуешь себя опустошенным — ожидал, что что-то случится, и не случилось.

В следующую среду перед окончанием вечерних самостоятельных занятий префект зашел в класс раздать штрафные листки тем, кого оставили после уроков. Дени не поднял головы. Он готовился к неприятностям и, не глядя на префекта, листал словарь. Он услышал, как Рамон возмущенно произнес: «Ох!». Рамона наказали. Каждый ученик, кому доставался листок, произносил возмущенное «ох!». Следом Дени услышал голос Лякруа, потом Косонье. Префект приблизился к его парте и прошел мимо. Он не положил перед ним листок. Дени взглянул на часы, не разбирая, какое они показывают время.

— Тебя не наказали? — радостно прошептал Пьеро за спиной.

— А тебя?

— Тоже нет!

— Только бы он не вернулся!

— Нет, — сказал Пьеро, — он никогда не возвращается.

Префект открыл дверь класса для самостоятельных занятий, и ученики встали. Префект вышел, и ученики сели. И, как каждую среду, те, кто не получил листка, издали громкий и долгий вздох облегчения. Затем над склонившимися головами воцарилась тишина.

В дверях больницы никого не было. Пьеро пришлось подняться с остальными. Дени присоединится к ним наверху. Сбоку от аллеи виднелись жалкие голые лужайки. Было холодно, и Дени, чтобы согреться, притопывал на ходу. Он слышал только шум собственных шагов. В большом здании было тихо, все окна залеплены грязью.

В вестибюле в лицо дохнуло теплом. Он закрыл дверь. Заметил, как за стеклом какой-то толстяк разговаривает по телефону. Дени подождал, не появится ли кто-то еще, но никто не появился.

Тогда он двинулся по коридору, в конце которого оказалась комната с приоткрытой дверью. Просторная комната без мебели, явно пребывавшая в запустении. Здесь Дени обнаружил монахиню в белой накидке, которая стояла у окна и смотрела на небо.

Он видел ее со спины. Монахиня была довольно высокой, стояла неподвижно, ее накидка аккуратными прямыми складками спадала на плечи. Дени вошел в комнату и замер в нерешительности, машинально смахнув со лба прядь жестких волос. Под мышкой он держал сверток. Монахиня не слышала, как он вошел, и продолжала смотреть в окно, опираясь бледными пальцами о стекло.

— Сестра…

Она быстро опустила руки, но обернулась не сразу, словно испытывала неловкость оттого, что ее застигли врасплох. Против света лицо ее толком было не разглядеть, но Дени догадался, что она улыбается. Он тоже улыбнулся, и она шагнула ему навстречу.

— Вы ищите своих друзей?

Приятный голос, такие голоса бывают у людей от природы мягких или о чем-то грустящих. Темно-голубые глаза казались огромными. Дени смотрел в ее глаза и не отвечал.

— Вы ищите своих друзей? — повторила монахиня. Она держалась очень прямо.

Дени смешался, пробормотал что-то невразумительное. Она мило нахмурила брови, показывая, что не понимает его.

— Я из католической школы Святого Франциска, — сказал Дени.

— Ваши друзья наверху, в восьмой палате.

— В восьмой палате?

— Идемте, — сказала она, — я вам покажу.