Александр Шелудяков - ИЗ ПЛЕМЕНИ КЕДРА

К сумеркам чувствительно засмелел мороз, вошел в силу. Охотник развел костер. Раза два щенилась Кара в разгар охотничьего сезона. Всегда Илья выбрасывал щенят в болото или закапывал. Глядишь, дней через шесть-семь лайка оправится и снова идет на промысел…

Под валежиной попискивали щенята. Взял Илья от Кары четыре пестреньких комочка и пошел к избушке.

Растопив печку, принялся щипать глухаря.

«Неплохо бы черненького первенца оставить», – подумал Илья…

И ночью ему не спалось. Ныли ноги, наверно, от усталости. За день исхожено по тайге ой-ой сколько!.. Со щенятами обуза. Если оставить щенка, считай, Кара ему не помощница. Будет крутиться возле избушки как привязанная… Пусть лучше возьмет всех щенят карачун-смерть.

Утром Илья опалил в железной печке глухаря, оскоблил пупыристую прижаренную кожу от золы и прилипших углей. Между делом порадовался меткому выстрелу.

Пулевая пробоина в тушке дала мыслям новое направление. Обругал себя Илья: «Э-э, вместо мозгов у тебя, парень, гнилая труха». С Карой не раз приходилось Илье брать медведей. Однажды по чернотропу, в такое же время, как нынче, столкнулся он с медведицей. Сгребла его зверина, подмяла. Нож не с руки оказался. И растерзала бы, не окажись рядом Кара. Чувствуя беду, лайка вскинулась на загривок зверице и всю ее ярость приняла на себя… Теперь Илья знал, что заставило Кару бежать в кедровую низину со щенком в зубах. Этот выстрел напомнил ей схватку с медведицей…

В полдень продолбил прорубь Илья на болотистом ручье и бросил в нее всех щенят. Жалко было топить их, но и оставлять нельзя – засосут лайку, не до белок и соболей будет тогда собаке. А без собаки промысел – пустое дело.

Ночью Кара протяжно выла. Она сидела на тонком прозрачном льду у проруби, подернутой молодой коркой, вморозившей в себя холодные искорки звезд. Почему собаки в тоскливую минуту поднимают морду к небу? Может быть, так же как и верующий человек, имеют своего бога, просят у него защиты и помощи?..

Осиротела Юганская земля. Ушли перелетные птицы в далекие солнечные страны. Печальными глазами провожали люди косяки уток, гусей и лебедей. Вот-вот пойдет по Югану шуга. Но держится все еще затяжная осень с оттепелями и дождями, не уступает зиме владений.

Близ воды стоит на брусчатых, вкопанных в песок ножках тесовый ящик, похожий на большой скворечник. Висит на ящике ржавый замок, но открывается он без ключа – давным-давно потерян ключ. В ночь-полночь остановится почтовый катер. Капитан быстроходного суденышка кинет в ящик улангаевскую почту, и дальше понесется катерок, к другим деревням и заимкам.

Ругают промысловики затяжную слякотную осень – не быть доброй охоте. Милое бабье лето укатилось эхом, затерялось. Шишкари вернулись в деревню из самых дальних урманов. Стоят в тайге лабазы на чистовинах, засыпанные каленым кедровым орехом. Пусть лежит орех в надежных закромах. Падет снег, затвердеют болота, начнется вывоз ореха на лошадях вьючных и санных, на оленях и собачьих нартах.

Тоскует Югана. Есть у нее дочь Тамила и сын Шаман, но болит душа по Косте. Частенько старуха приходит на берег к почтовому ящику, ругает его: «Пошто письма не даешь от Кости?» Молчит ящик.

Но приходит долгожданный день: сердце Юганы купается в радости, Тамила песни поет счастливые. Всем знакомым и незнакомым Югана рассказывает.

– Слышали голос Петки-журналиста? По всем деревням, урманам, городам и заимкам говорит Петка на большой газете. Хорошо писал Петка про Югану. Как она в самолете летала, писал, как соболей промышляла, тоже писал. Хорошо защищал Петка друга Костю. Всю правду писал о нем. Хо! Десять газет с голосом Петки-журналиста на стене у Юганы висят. Приходите, читайте! Как же, и письмо есть от Кости. Говорит он в письме: скоро отпустят молодого оленя на раздолье. Приедет домой друг Костя. Снова придет на берега Вас-Югана.

Пусть плывет по Югану шуга. Пусть завывают метели и бродит зубастый мороз. Вернется Костя. Снова с Кучумом и Юганой пойдет на Соболиный остров. Скучно эвенкийке жить в деревне. Крылья зовут птицу в небо. Душа у Юганы крылатая – зовет ее в Соболиный край. Костя не обманет. Вернется.

Ровно и спокойно горит нодья в тайге: два кряжа сосновой сушины лежат один на другом, закреплены на концах кольями, вбитыми обухом топора в не совсем еще промерзшую землю. Меж кряжей, по краям, – клинья-распорыши, регуляторы большого или малого огня. Середина нодьи выгорела. Верхняя сушина осядет, и притухшее пламя вновь запляшет во всю длину кряжей.

Крепко спит Илья на молодых пихтовых ветвях. Одеяло заменяет ему костер. Высокоствольный осинник – стены, а крыша – звездное небо. Отдыхает тело. Отдыхают натруженные ноги в меховых лунтятах-чулках.

Видит Илья сон. Будто летит он над тайгой, как птица, смотрит свой след, похожий на бесконечную веревку, брошенную на мелкий снег. Около дуплистой осины веревка из следов описывает много петель и теряется. Слышит Илья выстрел и видит падающего соболя. Снимает чулком с неуспевшего остыть зверька черную шкурку, а тушку бросает собаке. Распаленная преследованием соболя и уставшая Кара не съела тушку зверька, а с рычанием и злобой изжевала, бросила бесформенный кусок мяса на притоптанный снег.

Исчезла тайга, пропал соболь. Видит Илья, как солнце молнией падает на землю, хочет бежать и не может. Тело вялое, непослушное. А солнце безжалостно палит спину, и ноздри Ильи ловят запах горелого мяса.

Кара сидит близ нодьи, тихо повизгивает. Один из колышков, державший верхнюю сушину, подгорел. Кряж, осев, откатился. Отскочил уголь на телогрейку и будто прилип к ней. Тлеет на спине спящего человека подернутый пеплом рубиновый огонь.

У костра человеку хорошо. У костра он готовит пищу, сушит одежду.

Резкий запах человеческого пота и терпко-волглый запах прокопченной дымом сушащейся обуви давно знаком Каре, но едкий запах тлеющей ваты вселяет в лайку необъяснимую тревогу.

Красное пятно на телогрейке увеличивается быстро. Человек во сне беспокойно дернул плечами, вскрикнул от боли. Мгновенно вскочил на ноги, бросился в темноту, но запнулся о корень, упал. Только тогда Илья окончательно проснулся. Перекатился со стоном спиной по снегу. Снова вскочил. Сорвал тлеющую телогрейку.

Далеко за юганской тундрой солнце пыталось пробить лучами облачный хребет. Ранними утрами в тайге быстро приходит рассвет – снежный покров помогает прогнать мрак. Легкий ветер перетряхивал макушки осин, и засохший лист-перезимок бормотал хриплую молитву. Грохнул выстрел – огрызнулось эхо. Илья, голый по пояс, поеживаясь от холода, приказал собаке:

– Кара, неси!

Кара сторожко взяла в зубы большого филина и притащила хозяину.