Александр Шелудяков - ИЗ ПЛЕМЕНИ КЕДРА

Югана тоже готовится шишковать. Как можно в такую пору усидеть дома – добро в тайге пропадет. Тамила нынче пойдет в девятый класс учиться. Лена работает в больнице Медвежьего Мыса, но уже просила в райздраве о переводе в Улангай. Могут не отпустить – мало врачей в районном поселке. Андрей, конечно, пойдет с Юганой шишковать. Прихватит с собой альбом и карандаши, как обычно. Рисовать будет. Не оставляет эта страсть Андрея с детства: частенько тянется его рука к карандашу.

Из всех жителей Улангая одного Илью не магнитит желание пойти в чудный кедровый лес, не тянет туда его нынче. Точит Илью тоска, что пышную сосну древочервь. Одиноким чувствует он себя. Отказалась от Ильи Соня. Придется ему засматривать девку из другой деревни, В Улангае про Илью худая слава пошла.

Соня пустила ядовитый шепоток: «Сердце соколье, а смелость воронья. В постели от Ильи никакой услады…» И надо же такое сказать про парнину ядреного, крепкого. Старика за такие слова и то самолюбие заест.

С чего бы Соне про Илью молву пустить острее пальмы-рогатины? Разговор председателя с Соней с глазу на глаз тут ни при чем. Не здесь причина перемены Сониных чувств. Отсушила от Ильи Соню Андрониха.

Ходила Соня гордо, не клонилась ее голова на высокой белой шее, но схилил молодую женщину несчастный случай. Ночью остановился у деревенского берега промхозовский катер. Пошла Соня харч отпустить мужикам с водосплава. Поскользнулась в потемках невзначай… Салазками по льду скользнули по масленой половице ноги в лосиных тапочках. Выплеснулась боль в крике…

Только через неделю вернулась в Улангай Соня из райбольницы. Робкая, с притушенными глазами. Малиновые ее губы, полные, цветущие, приувяли. Не будет у нее ребенка от Ильи…

Не икалось Илье, когда он с Таней был на озере Ащал. Не долетели до него проклятия Андронихи, когда отсушивала бабка красу Сонину от раба Ильи. Отсушивание на Соню возымело действие. Возможно оттого, что колдовала теперь Андрониха в новой бане-лекарне, срубленной по весне квартирантом Павлом Скворцовым, который приехал звероводству учиться по направлению дальновидного председателя Сахалинцева.

На том месте, где стояла карамушка ветхая с землистой крышей, стоит теперь баня не хуже, чем у деда Чарымова. Радуется взор Андронихи: какая у нее баня – краса и гордость! В теплом предбаннике поставила бабка большой остекленный шкаф (магазинную витрину отдала ей Соня). А в шкафу на полках – пузырьки разной конфигурации, бутылки: и медицинские, и из-под водки, склянки всякие. Туеса, набитые сухой травой лекарственной, хранятся в нижних отделениях шкафа. На видном месте, поблескивая, лежит большущий шприц с запасом игл, купленный в ветеринарной аптеке Медвежьего Мыса. Шприц этот на пациентов действует устрашающе и одновременно сильно возвышает докторский авторитет Андронихи. На самом деле пользуется шприцем старуха только для разлива настоя – зелья по узкогорлым флаконам.

В новой чудо-бане чисто побелены стены. Здесь вот и утворила Андрониха отсушивание.

– Была любовь в сердечушке – крестом не откреститься, пестом не отбиться. Грудушки набухли – переполнились молоком. Маялась она, святая матерь, тяжко. Без детей сухота. Без детей перхота. Злая шаманка Юганиха напустила порчу на Сонюшку. Плыла эта порча поверху, непогодой к берегу прибило, ветром в дом занесло. Прокралась змеей в нутро женское доброе. Убила-погубила дитя андельское…

Соня мылась на полке из деревянной шайки, схваченной ржавыми обручами. Смывала любовь свою наговоренной водой. Молитва творилась шепотом. Многих слов Соня не разобрала. Трижды шайку наполняла Андрониха свежей водой: первая вода при сухой молитве, вторая – шипящими угольями с заговором, третья – колдовским танцем, который позаимствовала Андрониха лет сорок назад у знакомого тунгусского шамана.

Свесив ноги, Соня сидела на полке. Кряхтя, Андрониха подняла на полок четвертую шайку.

– Окуни лицо, утопи приблудыши-морщинки.

Окунулась Соня в прохладную речную воду.

– Опусти белы титеньки в намолитвенную воду.

Исполнила и это Соня. Засмотрелась искоса на Андрониху, прислушалась к ее шепоту.

– Вода проточная-быстроточная, забери с лица, с алых губ поцелуи немилого. Отмой с красы женской следы ручищ поганых ясашного тунгуса…

Лицо старухи одухотворенно, в глазах шаманская силища. Чувствует Соня в груди облегчение, будто вытягивают старухины слова накипевшую горечь из сердца.

– Хорошо ли, Сонюшка? Видишь, водица была зеркальной, а сейчас мутнющая.

В бане светло. Действительно, вода была чистой, а тут словно кто в шайке ил взмутил. Дивилась Соня: ну и бабка, настоящая колдунья…

– Легче вроде, – говорит она тихо.

– Вся нутровая амуристость, вся любовь мутью вышла. Вишь ты! Сразу на лицо посвежела. Озеночки лазоревыми стали. А сейчас поднимись, да и сядь-ка в шайку…

Проточную воду, впитавшую всю скверну женскую, поставила старуха на пол и стала кружиться вокруг шайки в диком танце.

Ей бы в руки бубен – настоящая шаманка! Но вместо бубна она держит в руке голик-веник, вместо священной одежды на голом теле один только скачущий на впалой старческой груди серебряный крест на потемневшем от времени шнурке.

Любовный дух должен от заклинаний скорежиться в незримый клубок, вылететь вон и забиться в щель или гнилую колодину.

– Куда ты, сгинь! – рука с голиком била и хлестала по углам невидимую, отсушенную любовь, мутызгала Андрониха дух любви до беспамятства.

А когда старуха после тяжелого шаманского танца присела на приступку полка у ног Сони, из рамы выпало стекло. Само выпало, без вмешательства рук человеческих. И выпорхнул тенью из бани маленький, мягкий, наподобие мышонка клубок.

Соня вздрогнула и невольно перекрестилась. Как тут не поверить в силу присушивания и отсушивания.

– Все, Сонюшка, медвежьим мылом умою тебя. Не ошельмовать тебя теперь Илье.

Мыло у Андронихи варено действительно из медвежатины. Приправлено запашистым соком багульника. Приятно Соне лежать на полке. Старушечьи руки обихаживали Сонину спину, живот и грудь.

И кажется Соне, что с медвежьим мылом втирается в ее душу вера в красоту своего тела, в то, что появится у нее мужчина милее и ласковее Ильи.

Любит Югана редкой красоты таежные места. И кому, как не ей, показать Андрею эти чудные края. Очень давно не бывал Шаманов на охотничьей тропе. Пусть отведет душу, пусть испытает глаз на меткость, руки на силу, сердце на храбрость.

Груженую лодку с подвесным мотором ведет Андрей по узкой извилистой речушке. К борту привязан за уключину большой облас, долбленный из осины. В обласе нарта, лыжи-голицы, лыжи-кисы, пальма и охотничий лук с запасом стрел. Есть у Юганы ружье, но порox может отсыреть, а пистоны могут испортиться. В тайге нет магазина. Тогда пригодятся лук и пальма, которым Югана и сегодня больше доверяет.