Константин Кропоткин - Содом и умора

— Милосердная сестра! — веселился я.

После первой ночной смены Марк пришел серый от усталости. У него тряслось все, что могло трястись — руки, ноги, голова, а с нею и всклокоченные волосы.

— Что с тобой? — испугался Кирыч.

— Ничего… — выдавил он. — Ничего хорошего.

Взяв Марка под свое крыло, Клавдия не стала делать ему поблажек. Под ее надзором он всю ночь мыл полы, выносил из-под лежачих утки, а ранним утром курсировал с каталкой между операционной и палатами.

Со второй смены он пришел на три часа позже и в совершенно разобранном состоянии.

— Меня выгнали, — прорыдал он.

Марк был ни при чем. Разве он виноват, что одна старушка умерла, схватив участливого санитара за руку? Так их и нашли. Пациентка на небесах, санитар в обмороке.

— Тебя самого надо лечить, — говорил я, пока Кирыч отпаивал Марка валерьянкой.

После больничной одиссеи терзания Марка приобрели размах античной трагедии: он ходил по квартире то стеная, то заливаясь гомерическим хохотом. Его словам перестало хватать ярких красок, а у поступков утратилась всякая предсказуемость. Ну, зачем, скажите, садиться на край моей кровати в три часа ночи и вздыхать привидением?

Все это непременно закончилось бы транквилизаторами, лоботомией, электрошоком и прочими аттракционами для психов, но тут появилась Лилька.

— Есть работа! — сказала она прямо с порога. — Конфетка, а не работа. Пальчики оближешь.

И потрясла коробкой с надписью «Лакомка», словно работа там и пряталась.

В коробке оказался торт, но предложение оказалось еще более воздушным, чем крем бизе. Эфирным!

Лилька сказала, что Марк обязательно должен стать радиоведущим. По ее мнению он подходил для этой должности по всем статьям.

— Во-первых, у Марика приятный голос. Во-вторых, он умеет быстро говорить и не забываться, — перечисляла она. — В-третьих, один мой знакомый открывает новое радио и я могу замолвить словечко. В четвертых…

— Просто знакомый? — ехидно поинтересовался я.

— Хороший знакомый, — ответила Лилька, сделав упор на первом слове.

— Так, что там в четвертых? — нетерпеливо спросил Марк.

Чужая личная жизнь интересовала его только тогда, когда у него не было собственной, что случалось часто, но очень ненадолго.

— Мой друг говорит, что на радио каждый второй — гей, — запнувшись, призналась Лилька.

— Голубая мафия! — радостно воскликнул Марк.

— Ты еще про жидомасонский заговор вспомни, — накинулся я на Марка — большого любителя козырять сомнительными истинами.

— Никакой голубой мафии нет, не было и не будет, — сказал я убежденно.

— Откуда ты знаешь? — спросил Марк, явно не желая расставаться с надеждой, что его пустят в эфир сразу, как только он признается, что спит с мужиками.

— Иначе мы давно катались бы, как сыр в масле, и правили миром! — не скрывая разочарования, ответил я. — На самом деле катаются на нас и правят тоже нами…

— Это точно, — со вздохом сказала Лилька, вконец замучанная Сим-симом и романами с продолжением.

«Хорошим знакомым» Лильки оказался программный директор — по ее словам, не последний человек на новой радиостанции.

— Олег — душка, — аттестовала его Лилька, заверив, что Марку не составит никакого труда, чтобы втереться ему в доверие.

На первый взгляд, и впрямь, ничего особенного от него не требовалось: выразительно прочитать что-нибудь, рассказать о себе…

— И это все? — недоверчиво посмотрел я на Лильку.

— А разве мало? — удивился Марк моему удивлению и все дни, оставшиеся до рандеву с «душкой», делал все, чтобы мы поняли: читать — это немало.

— Добрый день, дорогие радиослушатели! В Москве 12 часов 38 минут. На волнах радио «П а года» новости от синоптиков, — прочитал по бумажке Марк.

— Какая «П а года»? — взбесился я. — Где ты видишь «П а году», когда радио называется «Пог о да»!

Марк мусолил текст не первый час, а получалось у него все хуже.

— Дурацкое название, — сказал Марк в свое оправдание.

Да, и название дурацкое, и радио — тоже. Не зная, чем еще можно испортить эфир, некая группа товарищей с деньгами придумала 24 часа в сутки рассказывать про погоду: текущую, будущую, столетней давности, а еще про метеоритные дожди на луне, магнитные излучения, ураганы в Африке…

— Ты это еще лилькиному «душке» это скажи! — посоветовал я. — Он мигом возьмет тебя на работу.

— …Небесная канцелярия готовит сегодня дождь, сильный ветер до 15 метров в секунду, а радио «Погода» советует вам не забыть о плащах и зонтиках, — без сучка и задоринки отбарабанил Марк, когда я уже потерял всякую надежду.

От отчаяния у Марка прорезалась уверенность, а вместе с нею и природная веселость.

«Может, это и впрямь марусино призвание? Чирикать в эфире?» — самодовольно думал я, чувствуя себя профессором в гетрах взрастившем новую Элизу Дулитл.

Впрочем, Марку было еще далеко до идеала. Стараясь говорить «стильно», он отчего-то начал пришепетывать. Один раз прорезавшись, глуховатая, чем надо, буква «Ш», уже не желала исчезать.

— Шла Саша по шоссе и сосала сушку, — артикулировал Марк днями напролет.

До встречи с Олегом оставалось все меньше времени, а незаконная «Ш» привязалась, как репей.

— Сушшшка, — показывал Кирыч.

— Сушшшка, — шипел я рептилией.

— Сушшка, — послушно повторял Марк.

«Ш» оставалась прежней — некрасиво-неправильно-шипящей.

— Душка! — воскликнул Марк, положив трубку.

Старомодным словечком, подцепленном у Лильки, Марк теперь называл все, что вызывало у него положительные эмоции. Душкой был я, когда говорил ему приятное, душкой был Вирус, если на прогулке быстро делал свои дела. Душки плодились как кролики, от них не было никакого спасения. Вот и сапожная щетка, которой Марк наводил глянец на туфлях, сделалась душкой, и неведомый телефонный собеседник был прописан по тому же разряду.

— Кто опять? — спросил я.

Марк разгладил замусоленный газетный клочок и громко прочитал:

— Опытный логопед избавит от дефектов речи за один сеанс!

— Занятно, — сказал Кирыч.

— Встречаемся завтра возле метро «Сходненская», — отрапортовал Марк. — Кстати, это где?

Это оказалась самая обычная московская окраина, такая же безликая, как и все остальные: одинаковые панельные высотки, цветочный развал у метро, бабки с глазированными сырками оптом и в розницу, чуть поодаль — крикливый неряшливый рынок, и всюду люди со снулыми лицами…

Марк нервничал возле входа в метро. В руке он держал газету, свернутую в трубочку, чтобы логопед мог его опознать. Я занял пост неподалеку, делая вид, что прицениваюсь к сыркам.

Вообще-то, Марк был категорически против, чтобы я присутствовал на сеансе мгновенного избавления от речевых дефектов. Я может быть и отправил бы Марка одного, если бы он не проговорился, что чудо-логопед намерен принять его на свежем воздухе, потому-де, что клиника на ремонте, а дома мама больная.