Любовь Ковшова - Земную жизнь пройдя до половины

— Три я вам, конечно, поставлю, очень уж за вас просили, но учтите: у нас тут не богадельня, чтоб нянчиться с вами из-за ваших малых детей!

У меня потемнело в глазах и, как от пощечины, загорелось лицо. Я лихорадочно соображала, кто мог просить за меня. Выходило единственно из друзей — Игорь, он после института работал на их кафедре. Услуга была медвежьей, но злиться на Игоря я не умела и разозлилась на Атамалян.

— Я никого не просила за меня просить, — сказала я, чувствуя, как нервная дрожь начинает сотрясать тело. — И милостыня мне не надо. Верните зачетку!

Атамалян растерялась. Она, похоже, ждала совсем иной реакции. Но какой? Покорности? Лепечущих слов благодарности? Только это зря. Я выхватила у нее из рук зачетку и выскочила в коридор. Там, между дверью аудитории и окном, привалилась к стене, и сдерживаемая дрожь вырвалась наружу неостановимыми, истеричными слезами. Бегали подружки, отпаивали меня валерьянкой, что им добывала уже не растерянная, а испуганная Атамалян. Но зачет ей сдавать я все равно отказалась, пересдавала через неделю комиссии и получила четверку.

Не знаю, что больше задело: собственное унижение или разочарование в кандидате наук нашего института. Скорее, сложилось то и другое и вышло мерзкое: унижение зависимого человека да еще в МИФИ.

И, может, оттого так остро ощутился случай с Кузнецовыми и Маленькой, что он лег точь-в-точь по застарелой царапине на душе. Впрочем, он мелькнул бы и забылся в нашей перегруженной делами и заботами жизни, если б Мосгорснабсбыт не преподнес один случай, показав, как тесен мир человеческий и как переплетены в нем людские судьбы.

Все началось с пивного ларька на том же Каширском проезде.

Каширский проезд был на редкость безрадостной улицей. По одну сторону ее шли скучные желтоватые дома, в одном из которых жил дядя Миша Абрамов. По другую громоздились серые заборы, за которыми были овощная база, база Мосгорснабсбыт, пивная фабрика имени героя то ли революции, то ли гражданской войны, выходца с этой фабрики, дальше — рыбзавод. Наверно, с него 23 февраля забегала к нам та злополучная кошка. По самой же улице были проложены железнодорожные пути с отвилками в ворота, разбросанные по заборам.

И, видимо для увеселения безнадежно унылого места, на той стороне, где дома, был приткнут голубенького радостного цвета ларек с бочковым пивом. Около него в любое время года и суток паслись полупьяненькие, пьяные и вовсе спившиеся мужики. Большинство среди них придерживалось высказывания: «Пиво без водки — деньги на ветер», поэтому, отстояв за пивом, они кучковались по трое. А когда краснощекая Вера-продавщица закрывала на ночь свой ларек, возле него надолго застревали самые неразливные трио, обездоленные отсутствием кружек, ну, и еще отдельные граждане, уже не способные передвигаться сами. Тогда откуда-то из ближних домов подходил хромой старик с хозяйственной сумкой и, как здесь называлось, «торговал стаканом», то есть выдавал стакан напрокат, за что получал пустую бутылку из-под водки.

Вечерами разговоры у ларька велись все больше о возвышенном. Особо пользовалась успехом легенда про пиво. Якобы в заборе пивной фабрики, что тут на Каширском проезде, существует удивительная то ли дырка, то ли щель, в которую надо сунуть рубль, и через малое время из нее высунется пять бутылок свежего московского пива. Выпивши пиво, можно сдать бутылки и, получив за них тот же рубль, вернуться обратно к дырке в заборе и повторить все сначала.

— Перпетум мобиле! — воздевая палец, каждый раз восклицал либо рассказчик, либо кто-то из постоянных слушателей. — Вечный двигатель!

Вести от ларька приносил нам чаще всего Николай, или Андреич, как его уважительно звали в бригаде, хоть было Андреичу едва за тридцать. Он попал на Мосгорснабсбыт по инвалидности после тяжелой аварии: чтобы не сбить малыша, выскочившего на мостовую, он на всем ходу свернул в бетонный столб. Общительный и говорливый, привыкший по работе в такси к разнообразию людей, он скучал в сторожах и не упускал возможности поболтать с любой случайной компанией.

Как раз с него-то и стал разворачиваться случай, упомянутый раньше.

Я бежала к пяти на работу, когда он окликнул от ларька:

— Скажи там, чтоб позвонили.

Я не очень поняла, кому и что надо сказать, но уже опаздывала и мороз хватал за коленки в капроне, так что не остановилась, только успела заметить, что Николай расталкивает какого-то пьяного, уткнувшегося лицом в сугроб.

В сторожке отчего-то особенно злющая Лидка отмечала пришедших на работу.

— Там Николай… — я запнулась. Мне было неудобно звать его по имени-отчеству и неудобно передавать маловразумительную просьбу, но надо. — Андреич, — досказала я, — просил передать, чтоб позвонили.

Но меня поняли, как ни странно. Лидка сразу же отложила в сторону толстую амбарную книгу, в которой расписывались сторожа, и взялась за телефон.

— Алексей Петрович, это с Мосгорснабсбыта, — сказала она в трубку. — Да. Да. Конечно. Там один уже есть. Конечно, не беспокойтесь.

Я даже не подозревала, что Лидкин визгливый голос может звучать так мягко, чуть ли не воркующе. И лицо у нее незаметно разгладилось от вечной хмурости, стало почти нежным.

— С кем это она? — шепотом спросила я тетю Аню.

— Да с Мересьевым же. Вон!

Тетя Аня мотнула головой на стенку над столом, где за электрической проводкой был заткнут тетрадный листок в клеточку, а на нем фамилия «Маресьев» и номер телефона, грубо написанные красным карандашом. Приходя на работу, я каждый раз видела этот листок, но внимания на него не обращала.

— Тот самый? — поразилась я.

— Ну, а какой еще?! — удивилась мне тетя Аня.

Пока мы перешептывались, Лидка положила трубку и обвела сторожку повлажневшим взором.

— Сейчас подъедет, — сказала она. — Надо бы помочь.

— Я пойду, — не терпящим возражения тоном сказал Полковник.

— А можно мне с ним? — робко спросила я, не надеясь, что Лидка разрешит.

Однако размягченная Лидка только рукой махнула: «Иди». Наверно, и она когда-то обливалась слезами над «Повестью о настоящем человеке».

Мы с Полковником вышли из сторожки. Еще не стемнело, а мартовский морозец разгуливался и крепчал. Я пожалела, что, одеваясь на работу, легкомысленно поверила марту, и тут же одернула себя, показавшись себе жалкой и ничтожной. Что все это могло значить перед тем человеком, что должен был сейчас подъехать к нашему забытому богом Мосгорснабсбыту?!

Предстоящая встреча волновала меня до дрожи в коленках. Правда, однажды я уже видела Маресьева. На втором курсе перед Днем Победы, когда он зажигал Вечный огонь на могиле неизвестного солдата у Кремлевской стены. Но видела очень издали, из толпы зрителей на Манежной площади, откуда толком ничего нельзя было разглядеть.