Маргарита Меклина - У любви четыре руки

Публика сходит с ума. Люди хлопают в ладоши, свистят, стучат по столам.

Госпожа Браун поет блюз — с профессионализмом неожиданной высоты, ее сильный, прекрасный голос поднимается над всем и вся, а ее слова!.. Вот тут вы ни за что не догадаетесь, как она изменит классическую лирику, какой новый — живой, и смешной, смысл вдруг придаст всем известной песне!

Когда, в конце 1960-х, Госпожа Браун начала появляться на сцене, она, в самом деле, работала водителем грузовика. Ей было сорок лет, она была уже трижды жената, отец четверых детей. Днем Госпожа Браун крутила баранку, вечером снимала с себя пропахшие потом и бензином штаны и рубашку — и надевала шикарное вечернее платье.

Это присутствие мужлана в Госпоже Браун кажется нелепым только на первый взгляд. Вчера ночью, когда, после выступления, Госпожа Браун направлялась к ожидавшему ее такси, группа агрессивно настроенных подростков окружила ее. Но наша дива отвесила такие сокрушающие удары своими стальными кулаками, что, возможно, лишила некоторых из них целостности носов и челюстей…

Я слышу, как взрывается публика. Парень рядом со мной свистит, что есть мочи, надеясь, что Госпожа Браун исполнит еще не одну песню на бис. Он счастливо смеется и говорит своему спутнику: «С ума сойти, как она прекрасна!»

Съемки фильма закончены, и где-то в глубинах монтажной Маркиан сращивает части — создает мир. Адоная-Ламаная больше не звонит госпоже Браун по утрам, но они продолжают общаться — Адоная-Ламаная навещает госпожу Браун почти каждый день, они вместе ходят в парк кормить кошек. Адоная-Ламаная держит госпожу Браун за руку, когда они переходят перекресток, и госпожа Браун трепещет. «Я была гей-звездой, — говорит госпожа Браун, — но я всегда любила только женщин. Ты не смотри, что на мне платье — я простой мужик, дальнобойщик, и у меня есть еще вполне себе приличный хуй. Если хочешь, я его тебе сейчас покажу, только дождемся этих с собакой, когда они уйдут. У меня такой хуй, я тебе скажу! У меня было три жены, и все они меня любили до конца своих дней. Я тебя познакомлю с моими детьми, внуками, правнучками — ты увидишь, как много хорошего для этого мира сделал хуй этой женщины!» Адоная-Ламаная хохотала. «Я неожиданная, да?» — спрашивала госпожа Браун.

В той части фильма, где госпожа Браун поет свою скандальную песню о мертвом возлюбленном, стоя на шумной улице напротив своего бывшего кабаре, Маркиан показал не только ее сегодняшнюю, живую, дышащую, но и запечатленную на фотографиях 30-, 40-, 50-летней давности. Вот она начинает петь в их общем — ее и его и Адонаи-Ламанаи — времени, а потом вдруг становится прозрачнее и прозрачнее, и на фоне живого, восьмидесятилетнего, сильного, верного, и в то же время, слабого, угасающего, но все такого же, как в те далекие времена, завораживающего голоса — возникает неподвижная далекая госпожа Браун. Что поразило Маркиана, это как госпожа Браун, из фотографии в фотографию, превращалась в разных женщин. В разных женщин с одинаковым прямым взглядом и одинаковой лихой улыбкой. Или это она так менялась с возрастом? И Маркиан снова это увидел — в пустоте ночи, в одиночке монтажной: свою Адонаю-Ламанаю во всех изображениях госпожи Браун, и чем старее была фотография, тем яснее черты Адонаи-Ламанаи проступали в ней, а когда он нашел самую старую фотографию, то, без всяких сомнений, на ней и была Адоная-Ламаная. И Маркиан взял и добавил в этот всплывающий как бы из прошлого видеоряд им же сделанные фотографии Адонаи-Ламанаи, чуть подправив их — так, чтобы они выглядели как старые, и все эти современные фотографии его любви вписались в историю жизни госпожи Браун удивительно просто и легко — Маркиан почувствовал, будто он вставил в причудливых форм пустоту давно искомые части пазла.

«Какой хороший у тебя парень, милая, — сказала госпожа Браун Адонае-Ламанае. — Ты, наверное, его очень любишь?» «Очень!» — ответила Адоная-Ламаная. «Ты держись за него, ты другого такого не найдешь. Смотри, я была жената три раза, а все равно одинока. Всю жизнь, сказать по правде, была одинока. Знаешь, хотя я и не сплю с мужчинами, но Маркиану бы дала, и пошла б за него, и хоть на край света пошла бы, потому что таких, как он, только один раз в жизни встретишь. Храни его. Он — центр твоей жизни, он, а не ты. Вот тебе, я знаю, кажется, что ты сама свой центр. А ведь это не так. Без Маркиана ты, моя любовь, съедешь с катушек. Весь мир твой обвалится без него. Ты себя забудь, а его береги. Но ты не сможешь, конечно, это сделать, потому что ты, как я, эгоцентричная стерва. Это твоя суть. За это я тебя и люблю, и Маркиан за это тебя любит. Потому что в тебе сила, колдовство как раз от этого, от затягивающей, кружащей магнитной притягательности твоей натуры. Дай я тебя поцелую, моя красавица. Боюсь я за тебя».

Рано утром, еще до рассвета, фильм был закончен. Маркиан встал с крутящегося неудобного кресла, потянулся. Спина, шея болели, глаза были красные и слезились. Всё! Маркиан был собой доволен, но тяжелая пустота надавила на его душу. Так сильно, что Маркиан лег. Он лег на холодный пол и закрыл глаза. Во сне к нему пришел котенок по имени Ламанай и ласковым, тихим голосом промурлыкал ему статью из газеты «Глаз», которая, как ни странно, была про Маркиана — не про госпожу Браун, не про Адонаю-Ламанаю, не про кого-то супернеобычайного еще, а про него, простого, скромного, самого обыкновенного человека Маркиана. Котенок Ламанай читал ее монотонно, как молитву:

До того как познакомиться с Адонаей-Ламанаей, Маркиан никогда не испытывал сексуального влечения к транссексуалке. Маркиан встретил Адонаю-Ламанаю десять лет назад в продуктовом магазине, где он покупал соевое человеческое мясо, а она — сладкие соевые батончики. Они сразу сблизились на почве вегетарианства и прав животных. Они стали встречаться, целоваться, гулять по вечерним улицам. Адоная-Ламаная поведала нам, как ловко она вставила в разговор сведения о своей гендерной идентичности: рассказывая Маркиану о планах на вечер, Адоная-Ламаная упомянула посещение кружка транссексуалов-проституток и добавила, глядя ему в глаза: «Кстати, я транссексуалка». Маркиан не моргнул глазом.

Да, это так, у Маркиана только один глаз — впрочем, об этом мало кто догадается, пока он сам вам не скажет, потому что искусственный, хрустальный глаз Маркиана — это тончайшее произведение искусства.

Маркиан не скрывает, что хрустальный глаз ему дороже зрячего. «То, что видел хрустальный, непостижимо и запредельно», — говорит он. Этот глаз подарил Маркиану его дедушка, знаменитый археолог Гатогатицкий. Несколько лет назад, на свое 90-летие, он получил его в дар от правительства государства Белиз. Именно там, в Белизе, и нашел его юбиляр, совершая раскопки у подножия пирамиды в древнем городе майя Ламанай.