Джеймс Олдридж. - Дипломат

Тем не менее ее крайне интересовало, какое решение примет Мак-Грегор относительно своей судьбы. Все, что она подавляла в себе, явственно обнаруживалось в Мак-Грегоре. Между ними было какое-то опасное сходство, но Кэтрин не хотела сознаться в этом. Она только еще больше злилась и на Мак-Грегора и на себя, и это портило их отношения. Еще хорошо, что Мак-Грегор хоть физически отлично приспособлен к этой стране, где он, видимо, чувствует себя дома. Он уже стал худой и жилистый, каким и нужно быть в этих диких горах.

– Вот повезло! – сказал Эссекс, подъезжая к ней. – Я никак не ожидал, что эта экспедиция окажется такой занимательной. Я просто в восторге от наших приключений. Как все удачно получилось, – крикнул он Мак-Грегору, – лучше не придумать! Нам всем это пойдет на пользу. Что может быть приятнее, чем прокатиться верхом. Лошадь – удивительно разумное создание. Должен сказать, что я отлично понимаю, почему Свифт именно лошадь противопоставил человеку.

Кэтрин сказала ему, чтобы он не говорил глупостей.

– Ведь вы только что видели ярчайшее проявление человеческого безумия, – возразил Эссекс. – Вы видели, до какого уровня тупости и легковерия может пасть человек. Не станете же вы отрицать, что лошадь – более благородное животное, чем мы.

– И это все, чему вас научило это кровавое празднество? – спросила она. – Никакого другого урока для себя вы из него не извлекли?

– А что же еще я мог извлечь, дорогая?

– Вы могли воочию убедиться в том, какое зло человеческое невежество и как опасно играть на религиозном фанатизме.

– Это я и так знаю, – ответил Эссекс. – Когда я вижу, как легко воздействовать на человека, я всегда чувствую себя оскорбленным. Об этом-то я и говорю, Кэти. Попробуйте заставить лошадь сделать что-нибудь бессмысленное, и вы увидите, как это трудно. А человека – ничего не стоит. Человек абсолютно не способен вести себя разумно. Он рожден идиотом.

– Вы сами не знаете, что говорите, – спокойно сказала Кэтрин.

– Ну, конечно, я допускаю, что отдельная личность способна рассуждать здраво, – продолжал Эссекс. – Возьмите хотя бы Мак-Грегора или меня… да, наконец, вы сами, Кэти. – Эссексу казалось, что доводы его неопровержимы. – Но в массе человек безусловно стоит ниже лошади. Он не только родится глупым, он от рождения жесток и опасен.

– Кажется, вы в самом деле так думаете, – с презрительной гримасой сказала Кэтрин.

– Конечно.

– Человек, который верит в такой вздор, сам становится опасным.

– А по-вашему как, душа моя? – спросил Эссекс. – Я слишком невежественна, чтобы ответить на ваш вопрос, – сказала Кэтрин, – но я знаю, что вы неправы. Единственные люди на земле, которые родятся глупыми, это такие, как мы с вами, потому что мы от рождения презираем всех остальных людей. И это не только от глупости, но и от невежества.

– Вы говорите, как Асквит, – фыркнул Эссекс.

– Значит, я умнее, чем я думала.

– И Мак-Грегор мог бы так говорить, – сказал Эссекс, поглядывая на небо. – Впрочем, нет, Мак-Грегор – прагматист. А вы, я вижу, становитесь нативисткой. – Эссекс засмеялся. – Мне очень нравится, Кэти, что у вас всегда такие оригинальные взгляды.

Кэтрин промолчала.

Эссекс примирительно заметил, что человек, который умеет ездить верхом, разумеется, должен почитаться выше своей лошади. И добавил, снова переходя на вызывающий тон: – Женщине, которая так хорошо ездит на муле, просто непростительно сидеть на лошади, как вы сидите. Подайтесь вперед! Не сползайте ей на круп!

– Вы, кажется, собираетесь учить меня верховой езде? – В этой области Кэтрин чувствовала себя более уверенной.

– Да, собираюсь. Вы же переломите ей спину. Подайтесь корпусом вперед. Должна быть прямая линия от затылка до пят. У вас коротки стремена и колени слишком выставлены вперед.

– Слушайте, Гарольд, – сказала Кэтрин, – я училась посадке у Мельникова из Высшей школы верховой езды, и я знаю, что так сидеть можно только в английском седле. А в этом средневековом кавалерийском нельзя отпускать стремена. Кроме того, я не ездила верхом уже года три-четыре, а женское телосложение требует, чтобы к этому привыкали очень постепенно.

– Это тут не при чем, – сказал Эссекс. – Все дело в центре тяжести. У вас правильное положение рук, как у большинства женщин, но вы слишком откидываетесь назад. А вообще посадка у вас хорошая, – добавил он милостиво.

– Вы очень любезны, – ответила она.

– И у вас, Мак-Грегор, неплохая посадка.

Мак-Грегор ехал рядом с ними – его задерживала вьючная туркменская лошадь, повод которой был привязан к луке его седла. Похвалу Эссекса он пропустил мимо ушей.

– Но в вашей посадке есть один недостаток, Мак-Грегор, – весело продолжал Эссекс. – Я его сразу заметил, и, должен сказать, это очень типично для вас.

– Да?

– Ну, конечно. Вы просто сидите на лошади и сами не понимаете, что делаете.

– А что тут понимать? – спросил Мак-Грегор.

– Верховая езда – искусство, – сказал Эссекс. – А для вас это дело, как всякое другое. Вы просто сидите в седле и едете. У вас хорошая посадка, но боюсь, что это чистая случайность.

– Вы, должно быть, правы – ответил Мак-Грегор. – Я никогда не думал над тем, как нужно сидеть на лошади, что касается наших седел, то я согласен с Кэтрин. Они не приспособлены для английской посадки. Полки врезаются в тело.

– Занятные седла. – Эссекс предпочел не спорить, ибо он уже не раз терпел поражение, когда рассчитывал на неосведомленность Мак-Грегора. – Это нечто среднее между седлом американского Запада и старым макклелланским. Двойная подпруга, ремни для вьюков, высокая задняя лука и массивная передняя. Нескладная на вид штука и жесткая, как камень, но все-таки хорошо держит. Сидишь, точно в кресле.

Мак-Грегор не слушал его. Он снова погрузился в изучение карты, поглядывая на все теснее обступавшие их невысокие горы и узкие долинки. Дорога, по которой они выехали из Хаджиабада, пролегала выше пересохшего русла реки, где у их форда сломалась полуось. Горы попрежнему были голые, самых разнообразных очертаний, и в наступающих сумерках они отбрасывали на красноватую землю длинные и круглые тени. Небо мало-помалу темнело, и только на западе еще оставалась светлая полоса.

У реки им повстречались стада коз с пастухами, а немного повыше, на плато, виднелись палатки из козьих шкур, в каких живут арделанские кочевники. Дважды из вечернего сумрака появлялись всадники; они явно наблюдали за путешественниками, но держались в отдалении. Мак-Грегор знал, что это курды и что они вооружены. Он оглядывался на Эссекса, стараясь определить, тревожат ли его эти вооруженные всадники, но Эссекс смотрел на них с любопытством, не выказывая ни удивления, ни беспокойства. Кэтрин – та вообще интересовалась только пейзажем. Поэтому Мак-Грегор не стал возражать, когда Эссекс заявил, что на сегодня хватит и что лучше уж ночевать под открытым небом, чем добираться до Назирабада, где, несомненно, будет так же грязно и отвратительно, как в Хаджиабаде.