Джеймс Олдридж - Горы и оружие

— Сейчас начнете, значит, повторять мне взгляды Тахи: «Сперва революция, а единство потом».

— Речь о другом, — сказал студент, и хотя лицо у него было мягкое и скромное, а кожа нежная, но глаза поблескивали классически курдским, дервишским блеском. — В последнее время среди нас начали активно действовать американцы. А также французы и англичане, иранцы и турки. Все они вдруг заинтересовались парижскими курдами. А в чем дело? Все вдруг начали сулить нам золотые горы, пусть только мы согласимся быть им друзьями и повлиять на курдские дела в угодном для них направлении.

— Да кто поддастся на их посулы? Что вы так всполошились?

— Послушайте, дядя Айвор, — сказал Таха. — Среди курдов здесь есть тайная группа, которая сотрудничает с американцами. Вот почему нам надо знать, что предлагали вам американцы.

Мак-Грегор услышал шаги на мраморных полированных ступенях лестницы; в любую минуту теперь может войти кто-либо из домашних — взглянуть, что здесь происходит.

— Я брался единственно лишь за розыски денег, — сказал Мак-Грегор. — А сверх этого говорить не о чем и не о чем тревожиться.

— Мы уже знаем, что американцы заграбастали эти деньги, — сказал Таха. — Так о чем у вас теперь могут быть с ними разговоры?

— Есть возможности спасти деньги, — сказал Мак-Грегор. — И тут я должен действовать один и по-своему.

— Спасете вы их или нет, но мы не можем допустить, чтобы вы передали оружие Комитету. Вот это мы и пришли вам объявить.

— И как же вы намерены мне помешать? — спросил Мак-Грегор.

Молчание.

— Убить меня намерены?

— Пожалуйста, не надо шуток, дядя Айвор, — сказал Таха.

— Так не говори ты чепухи, — одернул его Мак-Грегор, как одергивает строптивого сына рассерженный огец, — Я поступлю лишь так, как обязан поступить. И запугивать меня — напрасный труд, Таха.

— Кто же вас запугивает? — спокойно спросил Таха, глядя своими бесстрастными глазами.

— Ты. Эта курдская манера мне давно знакома.

В дверь просунулась голова. Вошла Сеси, в руках у нее был студенческий плакат — на тонкой дешевой бумаге наведена по трафарету надпись: «Enragez-vous!» («Взъяритecь!»)

— Правда, здорово? — спросила Сеси.

Всех этих курдов она знала, и Мак-Грегор заметил, как засмущались парни, увидев ее.

— Выйди, Сеси, минут на пять, — коротко сказал Мак-Грегор. — Мы должны тут прежде кончить.

Сеси удивилась и обиделась. Ушла, а через минуту во дворе заурчал ее «ситроен», и Мак-Грегор понял, что был с ней слишком резок. Все юнцы легко ранимы, даже эти, с горными обветренными лицами; что уж говорить о Сеси.

— Прошу вас понять, — сказал Мак-Грегор, — что и мне тоже приходится решать проблему выбора, стоящую перед курдами, — думать, какой избрать путь. От этого уйти я не могу.

Встали из-за стола, и Таха проговорил спокойно констатирующим топом:

— Для курда вы чересчур практичны, а для хорошего революционера — чересчур прямолинейны.

— Я здесь не в качестве курда и не в качестве революционера, — сказал Мак-Грегор. — Я приехал сюда за деньгами. Или за тем, что уже на эти деньги куплено.

И напоследок еще прозвучало мягкое предостережение Джагиза:

— Пожалуйста, ага, не отдавайте ничего Комитету. Мы просим вас. На Комитет нельзя больше полагаться.

— Вы хотите, чтобы я нарушил слово, которое я дал кази?

На это они ничего не ответили; Мак-Грегор проводил их, выпустил за ворота, и Таха простился насмешливым полупоклоном. Когда Мак-Грегор вернулся в дом, там его ждал Эндрью.

— Пока ты был занят с Тахой, к нам гость явился. Он в кабинете.

— А кто он?

— Из французской службы безопасности.

— Ты уверен?

— Хочешь пари?

— Я сейчас, только вымою руки, — сказал Мак-Грегор. — Марэн щеколду чертовски намаслил.

— Да ты не спеши, — сказал сын. — Там с ним мама — проводит смягчающую обработку.

Нервам Мак-Грегора требовалась хотя бы краткая передышка, чтобы переключиться с Тахи на французского полицейского; но его озаботило также и то, что Эндрью считает себя вправе быть в курсе отцовских дел.

— Ты вот что, — говорил Эндрью, пока Мак-Грегор мыл руки в раковине за лестницей, — ты сыграй на их скрытом соперничестве.

— На чьем соперничестве?

— Французы ненавидят американцев...

— А при чем здесь это?

— Все-таки имей в виду.

Эндрью хотел войти в кабинет вслед за отцом, но тот сказал: «Нет» — и закрыл за собой дверь.

— Здравствуйте... — Француз подал руку, почти не пожимая.

— Это мосье Герэн, — сказала Кэти, а взглядом прибавила: «Будь осторожен».

Герэн не стал тратить зря время.

— Я говорил уже мадам, что мосье надо будет поехать со мной и дать нам кое-какие разъяснения, — сказал он. — Это недалеко.

— Какие разъяснения? — спросил Мак-Грегор. — Кому?

— Нам, — сказал Герэн с чисто французской улыбкой, слегка приосанясь. Он извлек белую, в пластиковой обертке, карточку с красно-синей полоской в углу. Там значилось, что предъявитель — сотрудник одного из политических отделов министерства внутренних дел.

— Служба безопасности? — прочел вслух Мак-Грегор.

— Да. Вам, конечно, известен круг наших обязанностей?

— Нет, — сказал Мак-Грегор.

Герэн слегка передернулся от такого беспросветного невежества.

— Вы хотите, чтобы я сейчас поехал с вами? — спросил Мак-Грегор.

— Так точно.

Мак-Грегор не стал препираться.

— Что ж, пойдемте, — сказал он.

— Я барберри твое достану, — сказала Кэти и первой вышла в холл. Подавая мужу непромокаемое пальто, она проговорила по-персидски: — Я позвоню Ги...

— Не надо, — сказал Мак-Грегор.

— Как же так не надо...

— Обойдемся, — твердо сказал Мак-Грегор.

Затем Кэти, уже по-французски — к сведению Герэна — сказала мужу, чтобы к шести он непременно вернулся: они ведь званы на коктейль к Жизи Маргоз, сестре Ги Мозеля, и там будет министр (она назвала фамилию).

— И американцы тоже будут ждать тебя там, — прибавила она.

Маргоз, Мозели, министры и американцы — словно вязкой защитной пастой обволокли Мак-Грегора все эти аристократические предостережения и намеки. Он пошел с мосье Герэном со двора, и Марэн, склонясь перед начальственно-полицейской осанкой Герэна, распахнул ворота, как старый, преданный служака-солдат.

Не впервые было Мак-Грегору представать перед сотрудниками службы безопасности, но он знал, что здесь они иного толка: европейцы, а не бледные, болезненные люди, обратившие свою болезнь во благо тегеранских тюрем. Здесь это люди респектабельные, министерские чиновники, под стать той публике из министерства по делам Индии или из Форин офис, которую он помнил со времен молодости. Французские чины обычно смотрят на иностранцев, как на смешных, враждебных или просто неуместных субъектов. Мак-Грегор дожидался, сидя в проходной комнате, и шестеро французов за своими столами полностью его игнорировали. В следующей комнате три других чиновника игнорировали его в манере уже более дипломатичной, в манере Кэ-д'Орсе [7] На Кэ-д'Орсе находится министерство иностранных дел Франции. . Эти молодые отпрыски хороших семейств занимались своим делом, белея нейлоновыми рубашками, и один даже улыбнулся Мак-Грегору. Затем человек с внешностью отставного жандарма провел его во французскую гостиную восемнадцатого века с превосходным ковром и красиво украшенными стенами. На золоченой, стиля Людовика XIV кушетке Мак-Грегор увидел двоих, сидевших, не касаясь спинки, чуть боком, и одного из них узнал.